Наши забавники. Юмористические рассказы. Николай Лейкин

пятнадцать копеек двоим пьем, но с хорошим покупателем для близиру и сюда заглядываем. Как вам нравится заведение? Все чисто, прислуживающие в порядке…

      – Ничего; только у нас в Москве много лучше, – отвечает старый купец и почему-то глубоко вздыхает.

      – Это точно-с, это действительно, но все-таки теперича орган… и даже какие угодно травиаты играет. В органе пальба устроена, как бы пушкам наподобие.

      – Дрянь! У нас и органы лучше, и травиаты лучше. У нас в Москве травиаты-то с колоколами.

      – Что ж, это и здесь есть. Тс! Василий, заведи травиату с колокольным звоном! – приказывает молодой купец.

      – Не надо! Не надо! – машет рукой старый купец и опять вздыхает. – У нас порядки не те, – продолжает он. – У нас ежели теперича обстоятельный купец придет в среду или пятницу в трактир и спросит водки, так половой не посмеет тебе подать на закуску скороми, а мы даве пришли – нам бутиврот с ветчиной тащат. Значит, в ваших половых образования настоящего нет.

      – Это, дяденька Анисим Романыч, не от необразования, а просто от меланхолии, так как они много головного воображения в себе содержат. Дяденька, да что ж вы водочки-то? Пожалуйте! – спохватывается молодой купец и берет графин.

      – Не буду, не хочу.

      – Ну, легонького, шато-морги?

      – Неравно еще шататься и моргать будешь. Довольно!

      – Это насчет шато-морги только одна антимония. Вот портер действительно после водки ноги портит. Хотелось бы мне, дяденька, чем-нибудь вас питерским угостить, чего у вас в Москве нет, да в такое голое время пожаловали, что совсем пустота выходит. Вот ежели бы весной – у нас корюха свежая, летом – лососина невская. Сиговой икорки не прикажете ли?

      – Ну тебя! У нас в Москве насчет еды разве только птичьего молока нет. У нас именитый купец в постные дни без живой стерляди за стол не садится, а вы треску сухую жрете.

      – Так ведь и у вас купец не живую же стерлядь ест, а битую и потом вареную.

      – Еще бы он тебе живьем ее проглотил! Ты не шути, коли я говорю серьезно.

      – Я, дяденька, и не шучу, а только обидно, что вы Петербург в такую критику пущаете. Есть и у нас много хорошего. Теперича Нева, набережная, дворцы, Невский проспект, Адмиралтейство, и в нем пушка в тысячу пудов стреляет.

      – И у нас в Москве есть пушка, да еще какая: Царь-пушка! В ней, может, десять тысяч пудов.

      – Так ведь она не стреляет, а больше так, для виду.

      – Дурак! Выстрели-ка из нее, так все кремлевские стены повалятся, колокола с колоколен слетят. Вот ежели бы ее под Плевну, так уж та в два дня была бы в наших руках.

      – Зачем же ее не перевезли?

      – Дубина! Затем, что ни одна железная дорога такой тяжести не выдержит.

      Молодой купец конфузится и начинает выводить пальцем вавилоны по мокрому подносу.

      – Я, дяденька, к вам всей душой, а вы ругаетесь.

      – Да как же не ругать-то тебя, коли ты над нашей святыней кощунствуешь! «Не стреляет»! «Для виду»! После этого и наш Царь-колокол звонить не может?

      – Конечно, не может, коли у него край отбит.

      – «Край