Мать сыра земля. Ольга Леонардовна Денисова

АЭС накапливали оружейный плутоний. И весь мир был против этого. Мы действительно в любую минуту могли начать производство ядерного оружия, у нас не было к этому никаких препятствий. Принудительно лишить нас АЭС и поставить экономику под угрозу миротворческие силы не решились, они и без того наворотили тут достаточно. По большому счету, лишив нас возможности поддерживать реакторы в надлежащем состоянии, они добились бы того, что рано или поздно АЭС остановилась бы без их участия.

      Он замолкает, собираясь с мыслями, и продолжает снова:

      – Говорили, Лунич расстрелял всех посвященных, кто работал в этом цехе, но я в это не верю: Лунич не тот монстр, которого нам рисовали когда-то средства массовой информации. Я знал его лично и могу сказать: это был дальновидный и сильный политик. Он думал не только о завтрашнем дне, но и послезавтрашнем. Для него уничтожение ученых не имело никакого смысла. Да, эти технологии представляли из себя государственную тайну, но не того масштаба. А впрочем… Политика – не игра на скрипке. Эта государственная тайна стоила очень дорого. Я даже не мог себе представить, насколько.

      Он оправдывает себя. Он хочет уверить меня в том, что за эту тайну не жалко положить несколько человеческих жизней. Я ненавижу политику и политиков. За человеческим материалом они не видят человеческих жизней и человеческих судеб. И свою жизнь Кошев за эту тайну не отдал.

      – Я долго не мог понять одного: неужели технологию можно уничтожить безвозвратно? Вот так просто взять и вывезти оборудование с чертежами? Да, конечно, при Плещуке никто не стал бы заниматься ее восстановлением, а через десять-двадцать лет она бы не стоила ломаного гроша. Но мне все равно это казалось странным, – он пожимает плечами и добавляет многозначительно: – На наш завод не упало ни одной бомбы…

      4

      Ненависть – обременительное чувство.

      Она или клокочет внутри,

      требуя выхода,

      или выплескивается в самый неподходящий миг;

      она учащает дыхание и пульс,

      от нее болит левая сторона груди.

      Она противоречит инстинкту самосохранения,

      не знает притворства,

      не понимает игры,

      не ценит шуток.

      Попытки вылить ее тогда,

      когда тебя никто не видит,

      не приводят ни к чему:

      она от этого разгорается только сильней.

Из записной книжки Моргота. По всей видимости, принадлежит самому Морготу

      Мы проснулись от грохота перед дверью и ругани Моргота: он был настолько пьян, что, скатившись с лестницы, не мог встать и перемежал матерную брань с жалобными стонами. Бублик поспешил зажечь свет.

      – Моргот, тебе помочь? – спросил он почему-то шепотом.

      Похоже, дверь Моргот открыл лбом, потому что она была распахнута настежь, а Моргот валялся на пороге.

      – Идите вы все к чертовой матери! Навязались на мою шею… – проворчал