Мать сыра земля. Ольга Леонардовна Денисова

Моргот схватил ее за руку, – погодите, не ходите туда.

      – Почему? – она отступила на шаг, но руку вырвать не посмела.

      – Мне надо кое о чем у вас спросить.

      – О чем? – ее бесцветные брови поползли вверх.

      – Когда вы придете сюда в следующий раз?

      – Я… Я не знаю… Я не собиралась…

      – Приходите завтра, пожалуйста. Это очень важно!

      Он умел ошеломить, он умел быть убедительным. Она – несчастный кролик, а он – мудрый удав.

      – Я… я не знаю… – в отчаянье прошептала она. – Но если вы так просите…

      Моргот сжал ее тощенькую руку посильней:

      – Это точно? Я нарочно приду пораньше, часам к семи.

      – Хорошо, хорошо, – глаза ее все шире раскрывались от удивления и страха. – Я не знаю, успею ли я к семи, я до шести работаю и могу задержаться. Я никогда не знаю, на сколько меня задержат.

      Ей не пришло в голову отказаться, у нее на лице было написано, что говорить «нет» она не умеет.

      – Приходите. Стася.

      Когда он успел запомнить ее имя?

      – Громин! – услышал он окрик Кошева. – Ты что, уже сматываешься?

      Моргот отпустил руку девушки.

      – Нет. А ты что, хочешь проводить меня до сортира? – крикнул он Кошеву и осклабился. Перепуганная окончательно Стася проскользнула мимо него в зал, втянув голову в плечи.

      Он сидит передо мной в кресле – откинувшись на спинку и обхватив пятернями края подлокотников. В его позе – напряжение и напускное спокойствие. Чувство собственного достоинства и чувство вины. Высокий лоб с еле заметными залысинами не блестит в свете настольной лампы. У него волевое лицо – прямоугольное, узкое, словно чуть вытянутое по вертикали изображение на экране. Только губы с опущенными уголками, красной ниткой пересекающие бледную, рыхлую кожу, не вписываются в это лицо: они мягкие, чувственные и безвольные. Глаза его, кажется, смеются, но на самом деле он серьезен. Он старше меня даже сейчас.

      – Я почти не знал Моргота Громина. Я видел его несколько раз, и только, – говорит старший Кошев. У него вкрадчивый взгляд и голос. Он похож на шпиона, который прикидывается добропорядочным обывателем. Он хочет казаться умней, чем есть на самом деле.

      Я не возражаю. Мне есть что возразить ему, но я не возражаю. Пока. Он делает вид, что ни в чем не виноват. Но знает, что это не так. Я ненавижу его. Я не имею на это права, я знаю, что он поступил правильно. Но я ничего не могу с собой поделать. Я ненавижу его за все – за сына, которого он породил, за завод и сеть супермаркетов, за его попытку остаться честным перед собой, и за этот сотни раз проклятый мною чистый графит! А главное – за его первый и последний визит в подвал. Но об этом – по порядку.

      – Я знал о цехе по производству чистого графита. Верней, не так. Я знал, что этот цех, кроме графитовых добавок для производства сталей, может производить не только реакторный графит, но и особо чистый графит для полупроводников. Я один из немногих знал об этом. Цех появился на заводе в начале пятидесятых, когда