Жизнь взаймы. Эрих Мария Ремарк

голод, и они объедаются сластями, которыми славятся эти места. Через неделю они возненавидят Мануэлу за то, что она недостаточно быстро умирает.

      – Или же приживутся здесь, купят кондитерскую и обоснуются в деревне, – сказал Клерфэ.

      Хольман рассмеялся:

      – Какая у тебя мрачная фантазия.

      Клерфэ покачал головой:

      – Фантазия? У меня мрачный опыт.

      Три черные фигуры поднялись, не произнеся ни слова. Торжественно, соблюдая достоинство, они гуськом направились к двери и чуть не столкнулись с Лилиан Дюнкерк. Она вошла так стремительно, что женщина в испуге отшатнулась, издав пронзительный птичий крик.

      Лилиан торопливо подошла к столику, где сидели Хольман и Клерфэ.

      – Разве я похожа на призрак? – прошептала она. – А может, да? Уже?

      Лилиан вынула из сумочки зеркальце.

      – Нет, – сказал Хольман. Лилиан посмотрелась в зеркальце.

      «Сейчас она выглядит иначе, чем раньше», – подумал Клерфэ. Черты ее лица казались стершимися, глаза потеряли прозрачный блеск. Лилиан спрятала зеркальце.

      – Зачем я это делаю? – пробормотала она, оглядываясь. – Крокодилица уже была здесь?

      – Нет, – ответил Хольман, – она должна появиться с минуты на минуту и выгнать нас. Крокодилица точна, как прусский фельдфебель.

      – Сегодня ночью у входа дежурит Жозеф. Мы сможем выйти. Удрать, – шептала Лилиан. – Пойдете с нами?

      – Куда? – спросил Клерфэ.

      – В «Палас-бар», – сказал Хольман. – Мы так иногда делаем, когда уже нет больше сил терпеть. Тайком удираем через служебный вход в «Палас-бар», в большую жизнь.

      – В «Палас-баре» нет ничего особенного. Я как раз оттуда.

      – А нам особенного и не надо. Пусть там даже нет ни души. Нас волнует все, что происходит за стенами санатория. Здесь приучаешься довольствоваться самым малым.

      – Мы можем выйти, – сказала Лилиан Дюнкерк. – Я посмотрела, за нами никто не следит.

      – Не могу, Лилиан, – сказал Хольман. – Сегодня вечером у меня поднялась температура. Черт знает почему! Не понимаю, откуда ее принесло. Очевидно, все дело в том, что я снова увидел вот эту старую грязную гоночную машину.

      Лилиан Дюнкерк посмотрела на него взглядом затравленного зверька. Вошла уборщица и принялась ставить стулья на столы, чтобы подмести пол.

      – Нам случалось удирать и с температурой, – сказала Лилиан.

      – Сегодня я не хочу, Лилиан.

      – Из-за старой грязной гоночной машины?

      – Да, из-за нее тоже, – ответил Хольман смущенно. – Хочется еще поездить на ней. Одно время я в это уже перестал верить. Но теперь… А Борис не может пойти с вами?

      – Борис думает, что я сплю. Сегодня днем я уже и так заставила его катать меня на санках. Он не согласится.

      Уборщица раздвинула портьеры. И за окном вдруг появились горные склоны, освещенные луной, черный лес, снег. Все это было огромным и бесчеловечным. Трое людей в большом зале казались совсем затерянными.