Разбойничья злая луна. Евгений Лукин

свёрнутый брезент на дно дюральки и в бешенстве шагнул на корму.

      «Ох, и выскажу я ей сейчас!» – сладострастно подумал он, но высказать ничего не успел, потому что в следующий миг вода вокруг словно взорвалась. Всё стало ослепительно-белым, потом – негативно-чёрным. Корма дюральки и яхта ощетинились лучистым игольчатым сиянием.

      «Ну, твое счастье!» – успел ещё подумать Толик.

      Дальше мыслей не было. Дальше был страх.

      21

      Никто не заметил, когда подкралась эта запоздалая и, видимо, последняя молния, – все следили за развитием конфликта.

      Дюралька вырвалась из беззвучного мира чёрных, обведённых ореолами предметов и, получив крепкий толчок в дно, подпрыгнула, как пробковый поплавок. Толик удачно повалился на брезент. Но, ещё падая, он успел сообразить главное: «Жив!.. Живы!»

      Толик и Валентин вскочили, и кто-то напротив, как в зеркале, повторил их движение. Там покачивалась лёгкая лодка с мощным подвесным мотором, а в ней, чуть присев, смотрели на них во все глаза двое серых от загара молодых людей, одетые странно и одинаково: просторные трусы до колен и вязаные шапочки с помпонами. Оба, несомненно, были потрясены появлением несуразного судна, судя по всему выскочившего прямо из-под воды.

      – Кол! Скурмы![15] – ахнул кто-то из них, и молодые люди осмысленно метнулись в разные стороны: один уже рвал тросик стартёра, другой перепиливал ножом капроновый шнур уходящей в воду снасти.

      Лодка взревела, встала на корму и с неправдоподобной скоростью покрыла в несколько секунд расстояние, на которое «Пуа Ту Тахи Море Ареа» при попутном ветре потратил бы не менее получаса.

      – Стой! – опомнившись, закричал Толик. – Мы не рыбнадзор! У нас авария!

      Лодка вильнула и скрылась в какой-то протоке.

      – Могли ведь на буксир взять! – крикнул он, поворачиваясь к Валентину. – Или бензина отлить!..

      Тут он вспомнил, что мотора у него нет, что за два месяца мотор целиком разошёлся на мелкие хозяйские нужды, вспомнил – и захохотал. Потом кинулся к Валентину, свалил его на брезент и начал колошматить от избытка чувств.

      – Валька! – ликующе ревел вождь. – Умница! Лопух! Вернулись, Валька!..

      Потом снова вскочил:

      – А где «Пенелоп»? Где яхта? Опять потеряли?.. Ах, вон он где, чёрт латаный! Вон он, глянь, возле косы…

      Толик бросался от одного борта к другому – никак не мог наглядеться. Вдоль обрывистого берега зеленели пыльные тополя. Мелкая зыбь шевелила клок мыльной пены, сброшенный, видать, в реку химзаводом. А над металлургическим комбинатом вдали вставало отвратительное рыжее облако. Да, это был их мир.

      Валентин всё ещё сидел на брезенте, бледный и растерянный.

      – Этого не может быть, – слабо проговорил он.

      – Может! – изо всех сил рявкнул счастливый Толик. – Может, Валька!

      – Не может быть… – запинаясь, повторил Валентин. – Тростинкой! На песке! А потом взял кусок обыкновенной проволоки…

      Он ужаснулся и умолк.

      – Что же это выходит… я гений? –

15

Кол – по-видимому, имя собственное. Скурмы – рыбоохрана (браконьерск.).