Жестокий век. Исай Калашников

поправив огонь, он помолился за Оэлун и пошел к своей юрте.

      Кокэчу приехал вечером. Осмотрев Тайчу-Кури, бледного, с мокрыми от пота волосами, он достал из седельных сум бубен, расписанный изображениями луны и солнца, одеяние, увешанное погремушками, насыпал на горячие угли очага каких-то трав, и юрта наполнилась горько-ароматным дымом.

      – А теперь уходите.

      Он плотно закрыл за ними дверной полог. Вскоре из юрты послышались редкие глухие удары бубна и негромкий голос шамана. Хучу очень хотелось услышать, что говорит Кокэчу, он напрягал слух, но улавливал лишь обрывки фраз.

      – Злой дух Элье… в обличье птицы являешься… летающий по воздуху… Болезнь и страдания…

      Удары бубна становились все чаще и чаще, пока не слились в сплошной рокот, и шаман уже не говорил, а выкрикивал слова. От этого тревожного рокота, от хрипловатого голоса шамана Хучу стало жутковато. И вдруг все разом оборвалось Но шаман долго не открывал юрту. А когда вышел, его трудно было узнать. Огромные, с расширенными зрачками глаза лихорадочно блестели.

      – Режь овцу. Черную с белым хвостом, – сказал он.

      – У меня такой нет. В стаде Оэлун-хатун найдется и такая, и любая другая. Я поеду в курень, попрошу…

      – Режь, тебе говорят! – нетерпеливо перебил шаман. – С Оэлун я сам поговорю.

      Из овцы шаман выдрал горячую печень, наложил на правый, вздувшийся бок Тайчу-Кури. Мальчик испуганно следил за каждым движением шамана, но не стонал, не плакал. И Хучу с гордостью подумал: «Молодец! Крепкий…»

      Спустя немного времени шаман снял печень и сжег ее на огне. Тайчу-Кури почти сразу же заснул. Он дышал глубоко и ровно.

      От горелой печени шел запах жареного. Хучу поглядывал на мясо барана, розовое, с белыми прожилками жира, – неужели и это добро сожжет? Не утерпел, спросил:

      – С мясом что будешь делать?

      – Мясо вари. Будем ужинать.

      – Булган, давай большой котел! – весело заорал Хучу. – Ты хороший шаман, Кокэчу!

      – Я Теб-тэнгри, – устало поправил его шаман.

      Он растянулся на траве, подложив под голову руки, смотрел на небо, весь отдаваясь покою. Над ним звенели комары, белая бабочка села на гутул, но тут же испуганно упорхнула, оставив на голенище пыльцу с крыльев.

      – Тебе, однако, нелегко дается лечение, – посочувствовал Хучу. Подумав, добавил: – Хочешь, дам барана?

      И вздохнул: все-таки барана отдавать было жалко.

      – Для чего мне твой баран? Я живу как птица.

      – Такое тяжелое дело – и даром! Нет, ты возьми барана! – Хучу обрадовал отказ Теб-тэнгри, и теперь он сам себе хотел казаться щедрым.

      Теб-тэнгри повернул голову, снизу вверх посмотрел на Хучу:

      – Почему бы тебе не отдать мне коня?

      – Коня? – смешался Хучу.

      – Ну да, коня. Я изгнал духов зла. Твой сын будет жить.

      – Но у него не будет коня, если отдам.

      – Не нужен мне твой конь,