Жестокий век. Исай Калашников

боитесь? Все вместе не сто́ите и ногтя Есугея.

      – Не надо так, Оэлун! – попросил он, и в его голосе прозвучала настоящая, неподдельная боль. – Что я могу сделать? Что?

      – Я ничего и не прошу.

      – Ты слишком гордая… Будь разумной, Оэлун. Стань моей женой. Мы отступимся от владений Есугея… Потом будет видно…

      – Ты забыл о предостережении шамана?

      Даритай-отчигин с отчаянием махнул маленькой рукой:

      – Пусть пропадет моя голова!

      Его решимость рассмешила Оэлун. Губы Даритай-отчигина дернулись, он сгорбился и отвернулся.

      – Я не хотела обидеть тебя, – сказала она. – Но ты же знаешь, я никогда не стану твоей женой.

      Вскоре после этого Даритай-отчигин откочевал из куреня. Она не осуждала его. Что он мог сделать? Не ему бороться с Таргутай-Кирилтухом.

      Со страхом думала о будущем. Рядом все меньше и меньше верных людей… Скоро одна останется. И помощи ждать неоткуда. Что за жизнь! И ханы, и нойоны, и простые харачу не могут оградить себя от вражды, от людской злобы, зависти…

      III

      Юрта Хучу одиноко стояла на обдуваемой ветрами возвышенности. Войлок порыжел от дождей, ветров и солнца, наверху, у дымового отверстия, он был черным от сажи. Каждый раз, подъезжая к своему жилищу, Хучу думал, что войлок давно пора сменить. Еще несколько перекочевок, и он развалится, расползется на куски. Шерсти Булган насобирала лишь на половину войлока. А уже не один год собирает. Можно было бы, когда стригут овец госпожи, кое-что утаить для себя, да очень уж неловко обманывать. Хучу – честный человек. Булган тоже честная. А Оэлун – хорошая госпожа. Они пасут, стригут, доят ее овец. Работа легкая. А молока пей сколько влезет, сыру ешь сколько хочешь. Хатун не запрещает. Она и шерсти на войлок даст, если попросить. Но как сейчас просить, когда госпоже и без того худо… Ничего, юрта еще постоит. Юрта не главное. Вот сын заболел, это очень плохо.

      У юрты Хучу поджидала Булган.

      – Ну что? – нетерпеливо спросила она.

      – Я говорил с шаманом. Он придет.

      – А с каким шаманом договорился? – Булган расседлала лошадь, рукавом вытерла ее потную спину.

      – Кокэчу приедет.

      – Мог бы позвать кого-нибудь постарше.

      – Постарше запросит барана. У тебя их много?

      – Ты что это говоришь-то! Ему жалко отдать барана! А сына ему не жалко!

      Сына Хучу, конечно, жалко. Но и барана отдавать не хочется. У него собственных восемь овец. Это не так уж плохо. Раньше совсем не было. Но восемь не восемьсот, даже не восемьдесят.

      – Ты, Булган, не знаешь Кокэчу. Он хороший шаман. Все так говорят. У него теперь и имя другое – Теб-тэнгри. На своем белом коне, говорят, он каждую ночь поднимается на небо. Кокэчу вылечит нашего Тайчу-Кури, вот увидишь! Как он, наш парень?

      – Спит. Когда шаман приедет?

      – Сегодня. Я, пожалуй, пойду к обо. Мы давно не приносили жертву духу этой местности. Еще рассердится.

      Булган принесла из юрты