Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе. Кормак Маккарти

лишь взглянул на него, и они тронулись в путь.

      Идти нужно было по лощине между грудами скальных обломков, кусками вулканического шлака и мрачными штыками юкки. Под лучами солнца чахли низкорослые кустарники, черные и оливковые. Спотыкаясь, они брели по растрескавшейся глине высохшего русла. Сделали привал и двинулись дальше.

      Источник находился высоко между слоями обнаженных пород, вода была верхнегрунтовая и капля за каплей скатывалась по гладкой черной скале и по цветкам губастика и ядовитого зигаденуса, который свешивался небольшим, но смертельно опасным садиком. У дна каньона вода текла тонкой струйкой, и они по очереди припадали к камню губами, как благочестивые верующие к святыне.

      Ночь провели в расположенной чуть выше неглубокой пещерке – старой усыпальнице; каменный пол покрывали осколки кварца и гравия вперемешку с ракушками из ожерелий, отшлифованными костями и углями старых костров. Было холодно, они укрылись одним одеялом Спроула, который негромко покашливал в темноте, и оба время от времени вставали и спускались к камню попить. Ушли они оттуда еще до зари, а когда рассвело, были уже на равнине.

      Они шли по следам военного отряда и после полудня наткнулись на павшего мула – его пронзили копьем и бросили, – а потом еще на одного. Дорога в скалах сужалась, и они вышли к зарослям, увешанным мертвыми детьми.

      Они остановились, от жары все кружилось перед глазами. Малышам – их было семь или восемь – проткнули горло под нижней челюстью, и они висели на обломанных сучках мескитового дерева, пустыми глазами уставившись в голое небо. Безволосые, бледные, вздувшиеся, они казались личинками какого-то невообразимого существа. Беглецы проковыляли мимо, потом оглянулись. Ничто не двигалось. К вечеру на равнине они набрели на деревушку, где над развалинами еще курился дым и не было ни единой живой души. Издали деревушка походила на заброшенный кирпичный заводик. Они долго стояли перед ее стенами, вслушиваясь в тишину, и лишь потом осмелились зайти.

      Они неторопливо шагали по маленьким немощеным улочкам. Козы и овцы, зарезанные в загонах, мертвые свиньи, валяющиеся в грязи. В дверях и на полу глинобитных лачуг, попадавшихся на пути, в самых разных позах там, где их застала смерть, лежали люди, обнаженные, распухшие и странные. Валялись миски с объедками; вышла кошка, уселась на солнце и равнодушно уставилась на пришельцев, а вокруг в неподвижном горячем воздухе роились мухи.

      Улочка привела на площадь со скамейками и деревьями, где в зловонии и гаме черно теснились стервятники. На площади лежала дохлая лошадь, а в одной двери курицы клевали рассыпанную еду. В некоторых домах провалились крыши и лежали тлеющие шесты, а на пороге церкви стоял осел.

      Они присели на скамью, и Спроул стал раскачиваться туда-сюда, прижав к груди раненую руку и морщась от солнечного света.

      Что делать-то будешь? спросил малец.

      Воды бы раздобыть.

      Ну а вообще?

      Не знаю.

      Хочешь, попробуем вернуться?

      В Техас?

      А куда ж еще.

      Ничего у нас не выйдет.

      Ну, это ты так