Сын Губернатора. Ольга Сергеевна Рузанова

откуда у меня берутся силы, но я буквально отшвыриваю от себя Пахомову, вслепую ударяю Нечаеву и, подняв с пола рюкзак, вылетаю из туалета в коридор.

      – Куда прешь, ущербная? – летит от кого-то.

      Расталкиваю толпу в холле и вся насквозь мокрая выбегаю на улицу. С ног сбивает холодный ветер, который благодаря пропитанной водой толстовке моментально промораживает до костей.

      Перепрыгивая через две ступени, слетаю с крыльца и, давясь слезами, бегу по тротуару мимо парковки.

      – В общаге воду отключили? – ржет кто-то, – решила в туалете помыться?

      Шутка сопровождается взрывом хохота.

      – Да нет, уборщица спутала ее со шваброй и помыла ею полы.

      Обхватив себя руками, ускоряюсь. Добегаю до угла здания корпуса, поворачиваю за него, чтобы отсечь себя от жертв остроумия. Какое-то время еще бегу, но затем, почувствовав, как колет в боку, перехожу на быстрый шаг.

      Громко всхлипываю и размазываю по лицу капающую с мокрых волос воду вперемешку со слезами.

      – Садись, – неожиданно раздается сбоку.

      Резко остановившись, поворачиваю голову и замечаю медленно катящуюся параллельно со мной черную спортивную машину, из окна которой на меня смотрит Греховцев.

      – Нет, – решительно качнув головой, возобновляю шаг.

      – Сядь в машину, идиотка!

      – Ты сам сказал не подходить к тебе, так что… – на языке вертится грубость, но я вовремя его прикусываю.

      – Сядь в машину, разговор есть.

      Я представляю примерно, о чем будет этот разговор, но все равно мешкаю. Быстро оглядываю кофту и джинсы, по которым расползлись огромные темные пятна и свисающий почти до локтя оторванный рукав.

      – Я мокрая, – произношу глухо.

      – Сядь в машину, – еще жестче повторяет Герман.

      Оглядевшись вокруг и убедившись, что никто нас не видит, переступаю через бордюр, открываю дверь и сажусь рядом с мажором.

      – Если твои фанатки увидят нас вместе, завтра меня четвертуют.

      – Это они? – уточняет парень, кивком головы указывая на мои лохмотья.

      Я вообще-то никогда не ябедничала. В детдоме стукачей не любят. Но сейчас проговорилась.

      – Слушай, – начинаю взволнованно, – я знаю, о чем ты хочешь поговорить…

      Греховцев заламывает бровь и смотрит на меня в ожидании.

      – Так вот… я никому ни слова не сказала о том, что ты заступился за меня перед деканом. Я не понимаю, откуда они узнали…

      Герман скользит по мне недовольным взглядом, осматривает волосы, немного тормозит на губах, отчего мое сердце неожиданно сбивается с ритма и останавливается на расцарапанной в кровь ладони.

      Я и сама замечаю это только сейчас. Даже не помню, где так поранилась.

      – Недоразумение ходячее, – бормочет он и, сложив руки на руле, устремляет взгляд в лобовое стекло.

      Я, сглотнув слюну, опускаю глаза.

      До ужаса стыдно.

      Молчание затягивается. Исходящее от кожаного сидения тепло проникает под мокрую одежду, и я начинаю согреваться.

      Чего ему от меня надо?

      Немного осмелев,