Сын Губернатора. Ольга Сергеевна Рузанова

плачевном состоянии. Мне требуется почти два часа, чтобы отстирать их.

      Но и не это самое печальное.

      На моем кроссовке снова оторвалась подошва. На этот раз навсегда. Именно этот факт становится последней каплей. Закрывшись в общей душевой, я расклеиваюсь. Сажусь на корточки в самый угол и, обхватив себя руками долго реву.

      Нарушая обещания, данные самой себе, жалею себя и проклинаю тот день, когда родилась.

      Зачем? Разве кто-то хотел этого? Радовался моему появлению на свет?

      Нет!

      Покойная тетка как-то по-пьяни рассказала, что мама аборт сделать хотела, но в нашей поликлинике как раз не было гинеколога, а денег, чтобы ехать в город, мама не нашла.

      Дед тоже вечно ворчал, называя меня нахлебницей. Отец и вовсе обо мне не знает.

      Теперь, может, никогда и не узнает. Если блондинка исполнит угрозу и нажалуется на меня в деканат, меня отчислят и выгонят из общаги.

      Оборванкой я к нему на порог не заявлюсь.

      На следующий день на подходе к универу меня нагоняет Инга. Какое-то время молча шагает рядом, а затем смущенно проговаривает:

      – Короче, это… спасибо, конечно…

      – Не за что, – буркаю под нос.

      – Но я бы сама справилась…

      – Ага, – скашиваю на нее взгляд, – я видела, как ты справлялась.

      Вчера мне было искренне ее жаль, а сейчас она вызывает лишь глухое раздражение. Вела себя, как тряпка и даже не вступилась за меня.

      – Да просто эта Ирка… она отмороженная, – оправдывается одногруппница, – шестерка Нечаевой.

      – Кого?

      – Нечаева с третьего курса… она тоже вчера была. Белобрысая.

      – Ясно, – та, что жаловаться на меня обещала.

      При мысли об этом от страха сводит живот.

      Зайдя в аудиторию, привычно выбираю заднюю парту и, вытащив из рюкзака тетради, кладу голову на сложенные перед собой руки. Настроения нет, и на душе кошки скребут.

      Преподаватель, Николай Степанович, приходит спустя пять минут после начала пары. Здоровается и обращается напрямую ко мне:

      –Короткова, тебя в деканате ждут.

      У меня внутри все обрывается. Начинают гореть лицо и трястись руки.

      Мне конец.

      Уже представляя, как с позором возвращаюсь домой в деревню, как расстроиться моя учительница, и будет плеваться в мою строну пьяный дед, уныло плетусь в деканат.

      С минуту нерешительно топчусь под дверью, а затем тихонько стучусь.

      – Можно?

      – Входи, – глядя на меня с укором, проговаривает секретарь Светлана.

      – Вызывали?

      – Садись, – указывает она на стул у стены, – не ожидала от тебя.

      – Я не виновата! – выкрикиваю пылко, – они начали бить Ингу…

      – Виктору Андреевичу рассказывай.

      – Он у себя?

      – Сейчас придет.

      В подтверждение ее словам дверь открывается, и в приемную входит сам декан с… сыном губернатора.

      О, че-е-ерт!

      Можно прямо сейчас сдавать студенческий и собирать чемодан.

      Опустив взгляд на сцепленные