И грянул свет. Артем Гаямов

числа ты даришь маме красные гвоздики. Как символ вечной любви.

      – Уже шестнадцать лет, – Марина подошла к высокой вазе с гвоздиками, стоящей на тумбочке у двери. Нежно тронула один из бутонов. – И ни разу не забыл.

      – И ни разу не забуду, – заверил отец. Ещё несколько секунд он висел где-то между прошлым и настоящим, а потом бодро хлопнул в ладоши. – Ладно, хватит ностальгии. Щас настрою сейф, и выберемся погулять. Сегодня ведь ночебуэна.

      * * *

      Костя предложил поехать в центр, в какой-нибудь ресторанчик. Празднично украшенный – с ёлками и развешенными всюду гирляндами. И лучше туристический, шумный, с рождественской музыкой и танцполом – в таком месте легче слиться с толпой и поверить, что впереди нормальный, привычный, московский Новый год. Со снегом и мандаринами, а не с пальмами и виноградом.

      Но мама захотела пойти порисовать море.

      – И то верно. Зачем идти в чужой ресторан, если скоро у нас будет свой собственный? – с видом подкаблучника согласился отец и поплёлся за мольбертом.

      В мелочах Игорь мудро уступал жене, благодаря чему в более серьёзных вопросах Марина в свою очередь поддерживала мужа и говорила, что «папе видней». Костя же всегда оказывался третьей стороной, которая могла бы в случае чего разрешить начавшийся спор. Но поскольку споров не начиналось, то и мнение третьей стороны не учитывалось.

      Вообще мама по природе своего таланта была портретистом, но упорно пыталась рисовать морские пейзажи – видимо, лавры Айвазовского не давали ей покоя. И сегодня погода как нельзя лучше подходила под творчество знаменитого мариниста – на море бушевал шторм, небо заволокли низкие серые тучи, ветер порывами бил в лицо и трепал волосы, а трёхметровые волны с силой накатывали на песчаный берег. Рисуй хоть «Гнев морей», хоть «Бурю над Евпаторией», хоть сам «Девятый вал».

      Однако характер погоды вступил в тревожный резонанс с характером мамы. После нескольких минут борьбы с летящим в лицо песком и порывами ветра, выдирающими кисть из руки, щёки Марины опасно побагровели. Тогда Игорь осторожно, словно сапёр, гладя жену по плечу, сложил мольберт и сунул себе под мышку.

      В канун католического Рождества – или, по-испански, ночебуэна – пляж пустовал. Родители пошли вперёд, Костя поплёлся следом, а Кике ни с того ни с сего обрадовался и начал носиться туда-сюда. Даже какую-то собственную игру с морем затеял – трижды облаивал каждую набегающую волну, затем храбро преследовал отступающую воду, а когда та переходила в наступление, разворачивался и в ужасе мчался назад. Лапы предательски тонули в мокром песке, из-за чего ретривера уже пару раз окатило водой, но он только отряхивался и снова рвался в бой.

      – Сынок, – полуобернулась мама, – присматривай за Кике. Он глупый и ещё плохо плавает.

      Пёс тем временем увяз лапами в песке по самое брюхо и бешено забарахтался. Вытягивая его за ошейник, Костя промочил ноги. Сердито похлюпал прочь от воды, пробормотал:

      – Балбес.

      Носок