Песнь Бернадетте. Черная месса. Франц Верфель

ее называет, и когда произойдет перемена в ее настроении и девчонку выставят, не может предсказать никто, даже Пере, столь близко знающая свою покровительницу. Но к великому удивлению Пере, происходит обратное: не мадам Милле отказывает Бернадетте от дома, а Бернадетта отказывается от гостеприимства мадам Милле. И это случается, вернее, уже случилось, вчера, в субботу, перед самым обедом, на который Пере даже не пригласили. Бернадетта, которая перед этим коротко совещалась с тетей Бернардой, сделала глубокий книксен перед мадам Милле и сказала:

      – Тысячу раз благодарю вас за вашу доброту, мадам, но я думаю, будет лучше, если я вернусь к родителям…

      Милле испугалась, ее двойной подбородок задрожал.

      – Господи Всемогущий, что все это значит, дитя мое? Разве тебе у меня не хорошо?

      – Да, мне здесь нехорошо, – свободно и непринужденно призналась Бернадетта и тут же добавила: – Но только по моей вине.

      – Разве тебе у меня не нравится? Разве здесь не красиво?

      – Слишком даже красиво, мадам, – признается Бернадетта.

      Присутствующая при этой сцене портниха изумленно хлопает глазами. Она ожидала гневного словоизвержения, которое так часто обрушивалось на нее самое. Но вновь происходит обратное: богатая вдова начинает хлюпать носом.

      – Ты благословенное дитя, Бернадетта. Я уважаю твое решение. Увидимся завтра утром у грота…

      – Да, мадам, увидимся завтра утром у грота.

      Милле крепко держит руки девочки в своих руках, как будто не может с ней расстаться.

      – Но, надеюсь, на обед ты еще останешься, дитя мое. Будет рагу из зайца…

      – Рагу из зайца, – мечтательно повторяет Пере, большая любительница гастрономических радостей.

      – Большое спасибо, но я лучше сразу пойду домой, мадам, – просит Бернадетта. – Можно мне попрощаться с месье Филиппом…

      После ухода девочки Милле отсылает и портниху:

      – Лучше бы вам оставить меня сейчас одну, любезная Пере. Мне сегодня не требуется общество за столом…

      По дороге домой тетя Бернарда говорит Бернадетте:

      – Я охотно пригласила бы тебя к себе, и не только потому, что ты моя крестница. Ты могла бы спать наверху, вместе с тетей Люсиль. Но думаю, ты правильно поступишь, если вернешься к родителям, так как языки у людей очень злые. На тебя сейчас все смотрят. Постарайся, чтобы это не вскружило тебе голову…

      Это предостережение совершенно излишне. Непохоже, чтобы слава могла вскружить Бернадетте голову. Девочка ее просто не замечает. Гораздо больше ее тяготит, что отношения в кашо окончательно лишились былой естественности. Мать все еще держится скованно, молча возится по хозяйству, а когда встречается взглядом с дочерью, у нее сразу же текут слезы. У отца крайне удрученный вид, он молчит, как и мать, и его напускная болезнь сменилась вовсе не напускным смущением, от которого у Бернадетты сжимается сердце. Какой печальный симптом: Субиру стесняется перед дочерью своей излюбленной привычки –