Маркус и девочки. Клаус Хагерюп

самом деле? – сказал отец и поставил стакан с молоком на столик у кровати. – Почему ты так говоришь?

      – Я разговаривал сам с собой, – пробормотал Маркус и взял стакан.

      Отец постоял немного, глядя на Маркуса с некоторым беспокойством. Казалось, будто он думает, что сказать, однако произнес только:

      – Молоко холодное.

      Но Маркус уже отвернулся к стене.

      – В любом случае уже утро, – тихо сказал отец и тихонько вышел из комнаты.

      Как Маркус и полагал, день обернулся кошмаром. Хотя он вышел из дому на десять минут позже обычного, Сигмунд все еще ждал его на перекрестке. Будто наступил самый обычный день. Он еще и улыбается!

      – Привет, Макакус! – поздоровался предатель. – Как жизнь?

      Маркус не отвечал, он равнодушно посмотрел на дерево у дороги, споткнулся о камень, упал, выставил вперед руки, потом вскочил на ноги и заковылял дальше с подвернутой ногой как можно быстрее. Было очень больно, но он молчал.

      – Ты не ударился? – Сигмунд догнал его и протянул руку, чтобы помочь.

      Секунду Маркус думал, не плюнуть ли ему на руку, но сдержался. Это значило бы показать чувства, а Маркус решил больше ни за что на свете не показывать Сигмунду никаких чувств. Чувства относились к людям, а Сигмунд – не человек. Он – воздух. Нет, даже не воздух. Ходячий кусок мяса, загрязняющий воздух, которым дышит Маркус.

      – Больно?

      Маркус прикусил губу. Если прикусить достаточно сильно, то, может, станет так больно, что он забудет про ногу. Не забыл. Теперь болели и губа, и нога. Лучше бы уж шел он своей дорогой. Прочь от фальшивого сострадания со стороны «куска мяса»! Жаль, невозможно. Нога, конечно, скоро опухнет, и если он будет продолжать идти, станет еще хуже. Наверное, ее придется ампутировать. Впрочем, это не имеет значения. Если им так хочется, они его могут ампутировать хоть целиком.

      – У тебя кровь на губе!

      Маркус смотрел под ноги, но взволнованное лицо Сигмунда, словно соринка, торчало в уголке его глаза. Хорошо бы надеть на глаза шоры, тогда он видел бы только то, что хотел.

      – Маркус, скажи что-нибудь!

      Он остановился и обернулся к надоедливому «куску мяса».

      Секунду они смотрели друг другу в глаза. Маркусу стало дурно. Будто он стоял на самом краю обрыва и смотрел вниз на реку. И так захотелось туда упасть… Он чуть не ухватился за Сигмунда, чтобы не свалиться, но все-таки удержался на ногах и произнес сухим, отстраненным голосом:

      – Ты кто?

      – Что? – Сигмунд посмотрел на него в полном недоумении. Потом улыбнулся. – В философском смысле?

      «Иногда самые умные оказываются самыми тупыми», – подумал Маркус. Сигмунд умел считать, умел анализировать, обсуждать, но он ничего не понимал.

      – В таком случае, – продолжал Сигмунд, – должен сказать, что я…

      – Ты ничего мне не должен, – сказал Маркус и снова уставился под ноги. – Я тебя не знаю.

      Невдалеке он заметил Эллен Кристину. Она стояла на тротуаре и смотрела на них.