Живой Есенин. Антология

сокол ясный».

      Есенин собирался вести за собой русскую поэзию, а тут наставляющие и попечительствующие словеса Клюева.

      Долго еще, по привычке, критика подливала масла в огонь, величая Есенина «меньшим клюевским братом». А Есенин уже твердо стоял в литературе на своих собственных ногах, говорил своим голосом и носил свою есенинскую «рубашку» (так любил называть он стихотворную форму).

      После одной – подобного сорта – рецензии Есенин побежал в типографию рассыпать набор своего старого стихотворения с такими двумя строками:

      Апостол нежный Клюев

      Нас на руках носил.

      Но было уже поздно. Машина выбрасывала последние листы.

      6

      Еще об есенинском обхождении с человеком.

      Было у нас, у имажинистов, в годы военного коммунизма свое издательство, книжная лавочка и «Стойло Пегаса».

      Из-за всего этого бегали немало по разным учреждениям, по наркомам, в Московский Совет.

      Об издательстве, лавочке и «Стойле» поподробнее расскажу ниже – как-никак, а связано с ними немало наших дней, мыслей, смеха и огорчений.

      А сейчас хочется добавить еще несколько черточек, пятнышек несколько. Не пятнающих, но и не льстивых. Только холодная, чужая рука предпочтет белила и румяна остальным краскам.

      Обхождение – слово-то какое хорошее.

      Есенин всегда любил слово нутром выворачивать наружу, к первоначальному его смыслу.

      В многовековом хождении затрепались слова. На одних своими языками вылизали мы прекраснейшие метафорические фигуры, на других – звуковой образ, на третьих – мысль, тонкую и насмешливую.

      Может быть, от настороженного прислушивания к нутру всякого слова и пришел Есенин к тому, что надобно человека обхаживать.

      В те годы заведующим Центропечати был чудесный человек, Борис Федорович Малкин. До революции он редактировал в Пензе оппозиционную газетку «Чернозем». Помнится, очень меня обласкал, когда я, будучи гимназистом, притащил к нему тетрадочку своих стихов.

      На Центропечати зиждилось все благополучие нашего издательства. Борис Федорович был главным покупателем, оптовым.

      Сидим как-то у него в кабинете. Есенин в руках мнет заказ – требовалась на заказе подпись заведующего. А тогда уже были мы Малкину со своими книгами что колики под ребро. Одного слова «имажинист» пугались, а не только что наших книг.

      Глядит Малкин на нас нежными и грустными своими глазами (у Бориса Федоровича я не видел других глаз) и, увлекаясь, что-то рассказывает про свои центропечатские дела. Есенин поддакивает и восторгается. Чем дальше, тем больше. И наконец, весьма хитро, в совершеннейший придя восторг от административного гения Малкина, восклицает:

      – А знаешь, Борис Федорович, ведь тебя за это, я так полагаю, медалью пожалуют!

      От такого есенинского слова (уж очень оно смешное и теплое) и без того добрейший Малкин добреет еще больше.

      Глядишь – и подписан заказ на новое полугодие.

      Есенин же, сообразив