Моя борьба. Книга пятая. Надежды. Карл Уве Кнаусгор

за ломтем хлеба и стал делать себе бутерброд. – Это ничего не значит. В тот момент ей не захотелось – только и всего. Ты, видно, был сильно пьянее ее, возможно, поэтому. А может, еще рановато, вы же с ней толком не знакомы?

      – Ну да.

      – Если она думает, что у вас все серьезно, я в том смысле, что прямо совсем серьезно, ей, может, не хочется, чтобы все произошло вот так, по пьяни.

      – Не знаю, – проговорил я. – Одно точно: облажался я конкретно. Теперь она напугается – это точно.

      Ингве положил на хлеб ломтик ветчины, отрезал кружочек огурца и поднес бутерброд ко рту. Я налил в чашку кофе и, по-прежнему стоя, сделал глоток.

      – И что собираешься делать?

      Я пожал плечами:

      – Да чего тут поделаешь.

      – Что наворотишь, того не воротишь, – сказал он, – хотя согласен, не очень удачный каламбур. Прости. Летом у меня лучше получилось, мы креветок заказали, а я попросил, чтобы мне покривее принесли.

      – Ха-ха, – отозвался я.

      – Тебе надо с ней опять встретиться, причем чем раньше, тем лучше. И извиниться. Скажи, что был не в себе, что перебрал, придумай чего-нибудь, главное, скажи, что ты раскаиваешься и такое тебе не свойственно.

      – Ладно, – сказал я.

      – Пригласи ее сегодня ко мне. Ула и Хьерсти придут ко мне часа в два, я испеку вафли. Отличный предлог.

      – Думаешь, она согласится сюда и сегодня прийти? Чего-то я сомневаюсь.

      – Давай съездим за ней. Постучишься и пригласишь ее ко мне – скажешь, я жду в машине. Даже если откажется, ничего страшного.

      – А тебе не в лом?

      – Вообще без проблем.

* * *

      Спустя полчаса мы сели в машину и поехали вниз, к Данмаркспласс, свернули на светофоре направо и двинулись в сторону Фантофта. В воскресенье машин на улицах было мало, на зеленых горных склонах по обе стороны долины уже виднелись желтые пятна. Осень пришла, думал я, отбивая такт ладонью по ноге.

      – Я тут, кстати, текстик тебе написал для песни, – сказал я.

      – Да? Отлично!

      – Ага. Отличным его не назовешь, ну, какой есть. Я поэтому тебе его и не показывал. Неделю назад написал, даже больше.

      – А как называется?

      – «Твои движения».

      Он засмеялся:

      – По-моему, как раз годное название для попсы.

      – Может, и так, – сказал я, – и, если уж я признался, что написал, придется показывать.

      – Если он не особо хороший, можно же новый сочинить?

      – Легко сказать.

      – Ты писатель или кто? Мне всего пара куплетов нужно и припев. Это тебе раз плюнуть.

      – Это верно, – согласился я.

      Ингве свернул налево, и мы выехали на большую площадку перед высокими домами.

      – Это тут? – спросил я.

      – А ты тут прежде не бывал?

      – Нет.

      – Папа здесь целый год жил, ты в курсе?

      – Да, знаю. Ты тогда притормози тут, а я к ней заскочу.

      Адрес я помнил наизусть, поэтому, немного побродив, я отыскал нужное здание, поднялся на лифте на ее этаж, прошел по коридору, пока не набрел на ее дверь, замер, сосредоточился и позвонил.

      Внутри