Моя борьба. Книга пятая. Надежды. Карл Уве Кнаусгор

про тебя и чего похуже.

      – Лучше не надо.

      – Ты еще и с самомнением. Но это возрастное. Ты тут не виноват.

      А сама-то, тянуло меня сказать. С чего ты вообще решила, что ты такая охрененно крутая? И если я фемик, то ты мужиковатая. По походке прямо парень!

      Но я ничего не сказал, и медленно, но верно пожар у меня внутри утих, во многом оттого, что я основательно опьянел и приближался к тому состоянию, когда ничто не имеет значения или, точнее, когда все на свете одинаково важно.

      Еще пара пива – и я готов.

      В глубине зала, за столиками, среди посетителей навеселе, я заметил знакомую фигуру. Мортен. Одетый в красную кожанку, со светло-коричневым ранцем за спиной и с длинным сложенным зонтом в руке. Заметив меня, он просиял и заспешил к нам, долговязый и нескладный, с волосами, блестящими от геля и торчащими в разные стороны.

      – Привет, чувак! – сказал он и засмеялся, – чего, отдыхаешь?

      – Да, – ответил я. – Это Петра. Петра, это Мортен.

      – Привет, – поздоровался Мортен.

      Петра стремительно отвела глаза и едва заметно кивнула, а после, отвернувшись, уставилась в другую сторону.

      – Мы с однокурсниками по академии решили по пиву взять, – сказал я, – но остальные уже разошлись.

      – А я думал, писатели только и делают, что бухают, – сказал он. – Я вот только из читального зала вылез. Вообще неясно, как дальше жить. Я ничего не понимаю. Ничегошеньки! – Он огляделся. – Вообще-то я домой собирался. Зашел посмотреть, нет ли тут кого знакомых. Но вами, будущими писателями, я восхищаюсь. – Его взгляд на секунду посерьезнел. – Ну ладно, пойду, – сказал он. – Увидимся!

      Когда он скрылся за барной стойкой, я объяснил Петре, что Мортен – мой сосед. Петра равнодушно кивнула, допила пиво и встала.

      – Мне пора, – сказала она, – у меня автобус через пятнадцать минут.

      Она сняла со спинки стула куртку и, сжав пальцы в кулак, сунула руку в рукав.

      – Ты же вроде собиралась у меня переночевать? Меня ты не стеснишь.

      – Нет, поеду домой. Но предложением твоим как-нибудь, возможно, воспользуюсь, – сказала она, – пока, – и, схватив сумку и глядя вперед, направилась к лестнице. Других знакомых тут не было, но я остался еще ненадолго, на тот случай, если кого-нибудь встречу, однако сидеть одному оказалось неуютно, поэтому я надел дождевик, взял пакет и вышел в темный, продуваемый всеми ветрами город.

      На следующий день я проснулся в одиннадцать утра от того, что у стены что-то скрипело и стучало. Я сел в кровати и огляделся – что за звук? Поняв, откуда он, я снова улегся. Снаружи на стене висели почтовые ящики, но до сих пор я просыпался довольно рано и не знал, каково оно, когда привозят почту.

      Из квартиры наверху доносились шаги и пение.

      А моя комната – отчего в ней так светло?

      Я встал и отодвинул занавеску.

      За окном светило солнце!

      Я оделся, дошел до магазина, купил молока, булочек и свежих газет. Вернувшись, я отпер почтовый ящик. Помимо двух счетов, там лежали два извещения о посылках. Я отправился на почту, где забрал две толстые бандероли. Вскрыв их ножницами на кухне,