Что было бы, если бы смерть была. Николай Бизин

ответ) – всё же сделал уступку прошлому. Потому что некоторые вещи всё же следует формулировать. Он спросил:

      – Вы хотите, чтобы мы вместе писали, стали со-авторы?

      – Нет. Зачем мне, если «ваше всё» я могу получить безымянным и дать ему своё имя.

      Он не удивился. Он удивился бы, если бы в этом мире было чему удивляться.

      – Но вы хотите, чтобы мы вместе писали.

      – Да.

      Он не ответил.

      – Когда-нибудь потом наши имена могут встать рядом (и в жизни, и на обложке), – пояснила она. – А пока что вы ничего не значите и ничего не умеете.

      Он кивнул, соглашаясь. Она была совершенно права: он ничего не умел; но – ему всё дано было даром.

      Потом он ответил ей ещё одной правдой:

      – Мне не интересно.

      – Очень жаль. Тогда у вас нет никакого будущего.

      Она подождала испуга или возражений.

      Он (молча) сказал ей:

      – Я, пожалуй, подожду другого будущего.

      Она (почти) услышала и (почти) кивнула, соглашаясь.

      Но(!) – Перельман не двинул курсора: она ему была ещё нужна, для его самоопределения. Ведь в любом виртуальном мире можно выделить приоритеты своих плотски'х версификаций реальности, лишь относясь (или – не относясь) к женщине.

      В реальности (почти) всё – относительно; всё – кроме женщины, ибо она продолжает жизнь (даже – рожая в смерть).

      Он(!) – не задавался вопросом: почему он? Ему было свойственно это легкое (почти самоубийственное по своей претензии к миру) чувство неоспоримого превосходства. Он(!) – усмехнулся (про себя и о себе). Он подумал строками Бертрана де Борна, трубадура XII столетия:

      Пригоден только рыцарь для любви,

      В бою отважный и сладкоречивый.

      И дама, что на ложе ляжет с ним,

      Очистится от всех своих грехов.

      Потом (всё же) – его душа у монитора двинула стрелку курсора. Его изображение на мониторе шевельнуло губами, спрашивая для Хельги (и для своего тела) – о главном:

      – А как насчет наших с вами личных отношений, самой их возможности?

      Здесь она (ещё раз) – уверилась в его недалекости: столько раз приходилось его подводить к этой мысли. Он был для неё невероятно удобен: умен, образован и одарен прозрениями, одинок и никому не известен

      Такой инструмент нельзя было бы упустить. Для начала она захотела ему пригрозить:

      – Может, мы и встретимся ещё на каком-нибудь мероприятии, поздороваемся. Я буду «сидеть в президиуме» (нет, конечно, «здесь и сейчас» – она бы употребила слова «принадлежать» и «элита»), вы будете смотреть на меня снизу вверх и завидовать.

      Подождала реакции. Добавила угроз:

      – Если не будете завидовать, я зря трачу на вас время. А если будете, то я (из президиума) – всё равно к вам снизойду и получу своё.

      Он не стал (молча) повторять, что время никому не растратить.

      – Что есть зависть? – мог бы сказать он, но – не сказал: он завидовал такому «самому себе» – которого ещё и сам не осознал.

      Но «тот