Что было бы, если бы смерть была. Николай Бизин

аутентизм) есть дело интимное, сокрытое.

      – А вот и нет, – сказал ему мальчик, что держал его за руку. – Ныне все эти перемены полов и природ, и прочие чревоугодничества – дело всего человечества.

      Перельману-аутентисту не понравилась его безапелляционность: приравнять человеческую демон-стративность к пищеварению мозга.

      Перельман-атлет согласился с его правотой.

      – Я не герой, – повторили оба они.

      – Вы трус? – удивился Кантор. – То есть вы мертвец?

      Он имел в виду: жить – это быть либо живым героем, либо мертвым героем. Ибо (в понимании художника Кантора, «этакого Горького с острова Капри») – ежели ты не версифицируешь свои жизни, то ты попросту мертв, даже ежели кажешься жи’вым.

      Для Максима Кантора это было естественно и в культурной традиции, а Николай Перельман с удивлением обнаружил в этой традиции перекличку с жизнями живой или мертвой (из древних мифов Эллады), причём – и та, и другая могут оказаться жизнью волшебной.

      Максим Кантор доводил (своё понимание экзи’станса) – до абсурда: дескать, аутентизм Перельмана есть трусость и бегство от жизни. Делалось это затем, чтобы здесь и сейчас у «этого» Перельмана появилась возможность от абсурда отречься, а Максим Карлович ещё раз удостоверился в своей несомненной правоте.

      Перельман-алкоголик усмехнулся и не стал отвечать.

      До этого разговора с Топоровым и Кантором он был с знаком виртуально (в социальных сетях); но – что за знакомство (да и кто мы там такие: аватар на аватаре) в социальных сетях? Чтобы претворить виртуальность во плоть, пришлось обратиться (своим лицом) к жизни мёртвой и (курсором) прибавить к ней живую душу.

      К достаточному (deus ex machina) добавив необходимое (дыхание Бога).

      Впрочем, вся эта история была бы совершенно невозможна без подобного добавления. Сейчас всё совершалось вживую: когда видишь чужую душу (заглядывая за экран монитора) – почти во пло’ти.

      Представляешь (своею душой) – как она ощущает несовершенство мира и собственного пути.

      Душа Перельмана (у монитора) – представила саму себя во плоти’ и тоже не стала отвечать Максиму Карловичу: ей достаточно было виртуальных ипостасей на экране монитора и еще одной, вполне материальной – на кухне и в алкогольной нирване.

      Ему (множественному человеку и почти богодемону) – всё это было очень понятно.

      И ещё ему теперь было многое возможно, например, задавать любые вопросы, один из которых он и задал:

      – Они что, педерасты? – спросил он у целованного им мальчика, который пришёл в ресторан вместе с Максимом Карловичем и и Виктором Леонидовичем (ещё раз не премину об этом упомянуть).

      Спрошено было достаточно громко: чтобы было возможно услышать во всём в ресторане и во всём мироздании.

      – Прелесть что за вопрос! – мог бы сказать целованный Перельманом мальчик. – От ответа на него ничего не зависит.

      Но затем и было спрошено, чтобы сразу же прояснились все пищеварения (высокоокультуренных)