Дневной поезд, или Все ангелы были людьми. Леонид Бежин

как они расширяют жилищный фонд, и заодно прихватил выложенное кем-то к чаю печенье.

      – Им завещали квартиру в Ленинграде, – пояснил Герман Прохорович, доверительно наклонившись к Капитолине.

      – Везет же людям. А наш жилищный фонд – три комнатушки, два балкона, сарай и курятник.

      – Что ж так?

      – В остальных комнатах отец расположил свое ткацкое производство.

      – Он у вас цеховик? Подпольный предприниматель?

      – Нет, изобретатель-любитель. Возрождает в России ткацкое дело.

      – А, ну-ну… – сказал Боб, позевывая, словно ни к чему он не был так равнодушен, как к ткацкому делу.

      – Если хотите, я могу вас к другому делу пристроить. Повыгоднее. – Улыбка, проскользнувшая на губах Жанны, означала, что если ее кто-то не понял, то ему же хуже, тогда как ей всегда хорошо.

      – Хочу, хочу! – восторженно воскликнула Капитолина.

      – Она хочет, – для убедительности повторил Боб, внушительно взглянув на жену.

      – Вот и славно. Подробности обсудим.

      – А какие подробности? – наивно поинтересовалась Капитолина.

      – Ну, гонорары там… и все прочее.

      – Гонорары – в смысле зарплата?

      – Дура. – Боб стал отрешенно смотреть в потолок, а затем отвернулся к стенке.

      – Почему это я дура? – Капитолина рывком одернула платье, словно бесстыдно выставленные колени больше всего выдавали ее беспросветную дурь, но тотчас смирилась со своей участью. – А впрочем… я дурочка. Вы верно заметили. Старухи говорят, что я блаженная.

      – Перестаньте. Прекратите этот разговор. – Герман Прохорович давно уже ждал повода вмешаться, но вмешался только сейчас, когда разговор затих сам собою.

      – А о чем же нам говорить? – осведомилась Жанна, показывая, что она рада бы угодить Герману Прохоровичу, если он любезно подскажет, каким образом. – Может быть, о чистой и непогрешимой любви?

      – О чем угодно, лишь бы без пошлости и грязи.

      – «Без пошлости и грязи!» Какая прелесть! Еще один клич ВЛКСМ, – подытожил Боб, на всякий случай приберегая про запас комсомол, как козырную карту из доставшегося ему прикупа.

      Перенесен

      Поддавшись общему оживлению за столом, Добролюбов спрятал под подушку книжечку и, погасив настенный фонарик, взял к себе наверх стакан чая. Чай оказался такой горячий, что его трудно было держать даже за ручку подстаканника и приходилось то и дело перехватывать с разных сторон (где похолоднее), чтобы не обжечь пальцы.

      Но пальцы все равно обжигало, и он применял против этого испытанный способ: брался за мочку уха. Затем, поставив стакан перед собой, Добролюбов стал усиленно дуть на него, вытягивая трубочкой крупные потрескавшиеся губы и стараясь, чтобы чай при этом не выплеснулся, не забрызгал стекла круглых очков и не оставил на одеяле мокрых пятен.

      Наконец чай немного остыл. Помешивая его ложечкой, Добролюбов принялся с присвистом отхлебывать, словно без этого звука он не испытал бы желанного удовольствия от чаепития.

      Герман