Пьяная Россия. Том третий. Элеонора Кременская

все вместе. Плечом к плечу, скребли, красили, клеили, часто отдыхали.

      В один из перекуров, Ленчик самодовольно заявил:

      – У меня прекрасный голос!

      В ответ послышались недовольные крики, певца схватили за руки, а, чтобы он прекратил вопить, повалили на пол.

      – Что это было? – потрясенный «пением» Ленчика, спросил Шабашкин.

      – Визг кастрированного осла, – мрачно прокомментировал Тарасыч.

      С Ленчика взяли слово не возобновлять более попыток спеть и отпустили.

      Когда более-менее успокоились и возвратились к привычной мастеровой деятельности, к строителям заглянул отец Павел.

      Труженики немедленно устроили перерыв, потому как добрый монашек принес им караваи горячего, только из печи, домашнего хлеба и ведро коровьего молока, аккуратно прикрытого марлей. В карманах кожаного фартука, надетого поверх рясы, у монашка звенели железные кружки. И пока мужики насыщались, отец Павел с детским любопытством рассматривал уже преображенную комнату.

      – Ну, а если завтра война, что станете делать?

      – В каком это смысле? – удивился Шабашкин, но заглянув в беззаботные глаза монашка, махнул рукой, считая вопрос легкомысленным и не требующим ответа.

      Однако Ленчик ответил и, загибая пальцы, принялся перечислять:

      – Закуплю консервов, круп, сахара, соли, свечей, спичек! Обязательно сухарей насушу!

      – А я девушке одной в любви признаюсь и на фронт! – мечтательно улыбнулся Сашок, мужики переглянулись, понимая, что речь идет о Кате.

      – Да, пес с ними, бабами! – вмешался Тарасыч. – У меня святое семейство: теща, жена, две девки-дочки на выданье, две болонки женского пола, как начнут ругаться, перелаиваться, хоть из дома беги!

      – Ну, а ты сам, как же? – допытывался отец Павел у Тарасыча.

      – Если война, – почесал в затылке Тарасыч, – станут бомбить центральную часть России, большие города и военные городки, думаю, эвакуирую я своих баб на север, в Котлас, там, окромя тайги, лесопилок ничего и нету! Тесть мой окопался в бревенчатой избушке, пущай-ка с бабами помучается!

      – Что же тесть с тещей отдельно проживают и сохранили хорошие отношения? – удивился отец Павел, наклоняясь к бригадиру и заглядывая своими ясными, лучистыми глазами в убегающие от прямого взгляда, глаза Тарасыча.

      – Сохранили, – подтвердил Тарасыч, – поначалу, по разным спальным местам разъехались, а после теща и вовсе к нам перебралась, за тыщу верст от мужа, с внучками нянчиться.

      – Хороший предлог, – подтвердил Ленчик, – надо бы моей супруге подсказать, может тогда и она укатит на Дальний Восток, дочери с внуками помогать, авось, не вернется!

      – И они не ругались? – продолжал удивляться монашек.

      – А зачем? – зевнул Тарасыч. – Столько лет в браке, уж и делить нечего.

      – И не развелись?

      – Ни к чему, – сухо оборвал Тарасыч, – разводы молодым нужны, чтобы снова с кем окрутиться,