Чакона. Часть I. Алексей Маняк

мир перевернулся. Всё, что я когда-либо слышал вживую, было и близко несравнимо с тем, что я услышал в исполнении Шварцмана. Каждый взятый им звук заставлял меня смотреть на этот мир иными глазами, а каждый сыгранный им пассаж открывал для меня дверь в новый неизведанный мир, в котором мне хотелось остаться навсегда. Это были чрезвычайно проникновенные мысли и ощущения. Теперь я отчётливо понимал значение слова гениальность. Это было то, о чём невозможно было рассказать, потрогать или передать. Всё, что было доступно, – только слушать и восхищаться. Этот профессор, который на первый взгляд казался довольно простым человеком, в эти минуты открылся моему сознанию как гений и творец, который мог своей игрой излечить тебя от всех болезненных мыслей и тревог. От его игры мои веки дрожали от слёз, а горло сдавливало чувство обиды от того, что я никогда не смогу так играть из-за своей бесталанности. Но всё же что-то жило во мне, что-то противостояло этому всему и мысленно продолжало верить в мечту стать таким же пианистом как Шварцман. После того, как он завершил пьесу драматическими аккордами, несущими в себе глубокий смысл, вся затихшая публика, не в силах совладать с назревшими эмоциями, громкими аплодисментами выплеснула свои чувства на исполнителя.

      – Классно играет! – воскликнул Вова.

      – Это гениально, – всё, что смог вымолвить я в ответ, продолжая неустанно хлопать Артёму Иосифовичу.

      Концерт шел полтора часа, в течение которых он исполнял пьесы Вольфганга Амадея Моцарта, Доменико Скарлатти, Сергея Рахманинова, Эдварда Грига и других. Он окончил свой концерт, сыграв на пятый бис Венгерскую рапсодию №2 Ференца Листа, и безвозвратно удалился за кулисы.

      В зале включился свет и все, медленно продвигаясь к выходу, делились друг с другом впечатлениями от незабываемого концерта.

      При выходе из филармонии нас с Вовой встретило тёмно-серое небо, с которого усиленно начали падать крупные капли дождя. Ускорив шаг в сторону остановки, я погрузился в молчание.

      – Чего это ты, Санёк, призадумался? – спросил Вова, втянув голову в плечи.

      – Сказать нечего, я уничтожен этим концертом.

      – Ты прав. Я тоже такого в жизни ещё не слышал. Даже не верится, что я буду учиться у него.

      – Я тебе по-белому завидую.

      – Да ладно, Сань, не переживай, улыбнется и тебе ещё жизнь, – ободряюще хлопнул он меня по плечу.

      – Поздно уже переживать, техникум на горизонте.

      – Главное, что мы будем в Ленинграде вместе.

      В эту секунду с неба хлынул поток дождя и мы, добежав до остановки, начали расходиться по своим маршрутам.

      – Всё, Саня, до завтра, созвонимся!

      – Давай! – ударив с ним по рукам, я вскочил в автобус и, пробив талон, уселся на сиденье. Водитель закрыл дверь и шум дождя сменился громким шумом двигателя.

      Вытянув из кармана носовой платок, я протёр лицо и начал смотреть в окно, по которому стекала вода.

      – Что, убегаешь? –