Я унесу четыре части горя…. Елена Лерак Маркелова

помню, как, хлебнув для куража,

      По мокрой трассе от ментов летели.

      И кореш мой Виталя пьяно ржал:

      Мол, мы с тобой – коллекторы, земеля.

      Я помню вставший дыбом автобан.

      Горящее нутро автомобиля…

      Мы выбрались! Мы выжили, братан!

      Мы есть!

      Но возражает эхо: были…

      Я чувствую – куда-то волокут,

      И слышу чей-то голос: «Сдох подонок.»

      Не надо! Я живой!…

      Последний суд.

      Свидетель – лопоухий пацанёнок.

      Панночка

      Помнишь, тату, пару лет назад

      из дому сбежала с гайдуками?

      Нянюшку потом за недогляд

      насмерть запороли канчуками.

      Изгибалась, бедная, дугой.

      Заходилась то в мольбе, то в крике.

      Я смеялась, топая ногой

      в кожаном высоком черевике.

      Ты меня любил да баловал.

      Так, поди, не холят и царицу.

      Сроду за проступки не ругал.

      Не давал и слёзыньке пролиться.

      Ох несладок был удел того,

      кто ко мне попасть сумел в немилость.

      Дворня недовольства моего

      пуще гнева божьего страшилась.

      Говорили (верить не хотел) —

      с нечистью давно спозналась доня.

      Очи красным светят в темноте,

      смертоносный клюв, крыла вороньи.

      Не помогут ладан да елей —

      не спасти от кары святотатца.

      Вечно на голубоньке твоей

      будет сатана верхом кататься.

      Страшно, тату, страшно! Близок ад.

      Бесы тащат огненную сбрую.

      Черви ясны оченьки едят.

      …и Хома читает отходную.

      Тайфун

      Мачты кренились, рвались паруса и ликтросы —

      Стойко со штормом боролась торговая шхуна.

      За борт швырнуло волной молодого матроса

      И унесло, будто щепку, свирепым тайфуном.

      Мигом утихла стихия. Спокойно под килем.

      Блики играют на глянцевых спинах дельфинов.

      Это ль не чудо? – одною душой откупились,

      Словно её и желали морские глубины.

      Вряд ли команда такую потерю оплачет —

      Много по докам найдётся рабочих наёмных.

      Парень обычный. Отнюдь не любимчик удачи.

      Нет ни родных, ни жены, ни детишек, ни дома.

      Мысль промелькнула: «Да чем же фортуне капризной

      Не угодил? Рыбьим кормом останусь на дне я.

      Не отыскав ничего в этой чёртовой жизни,

      Жаль погибать раньше срока, но Богу виднее.»

      Таял под солнцем кильватерный след за кормою…

      Вдоволь натешившись, жертву бессильную ветер

      бросил к утру умирать в колыбели прибоя.

      Там бедолагу нашли рыбаки на рассвете…

      Женщина – света полна – ожидает ребёнка.

      Муж – не надышится. Холит её, и лелеет.

      На берегу он латает рыбацкую джонку

      и улыбается, думая: «Богу виднее»