Проблемы изучения истории советской психологии. Сергей Богданчиков

идеологическое давление и т.п.).

      С содержательной стороны при изложении сведений, относящихся к советской психологии, каких-либо серьезных изменений по сравнению с предыдущим изданием не обнаруживается, различия проявляются только в компоновке материала. Вся новизна состоит в том, что прежний материал о советской психологии дается не в общем, мировом контексте, а в контексте истории российской психологии. При этом сведения о «российской психологии в советский период» по- прежнему даются в двух главах: глава «Русская психологическая мысль второй половины XIX – начала XX вв.» [153, т. 1, с. 181-226] включает в себя, помимо прочего, весь материал о советской психологии, в издании 1994 г. содержавшийся в главе «Исторический путь психологии» (только добавлен материал о П.П. Блонском [153, т. 1, 215-216]); глава «Российская психология в советский период» [153, т. 1, с. 227-272] повторяет главу в издании 1994 г. [154, с. 131-160]. Увеличенное по объему, но обособленное изложение истории российской психологии привело к тому, что в главе «Исторический путь психологии» не содержатся какие-либо сведения не только о советских, но и о российских психологах вообще. Это означает, что в результате выделения истории отечественной психологии был полностью отменен сделанный в предыдущей работе кардинальный шаг, состоявший в размещении сведений о советской психологии непосредственно в мировом контексте.

      Решение выделить в качестве особого раздела историю отечественной психологии в сочетании со стремлением сохранить в изложении две истории советской психологии привело к тому, что параграфы, посвященные характеристике взглядов К.Н. Корнилова, П.П. Блонского, Л.С. Выготского, М.Я. Басова, С.Л. Рубинштейна и А.Н. Леонтьева [153, т. 1, с. 214226], оказались не в главе «Российская психология в советский период», а в главе «Русская психологическая мысль второй половины XIX – начала XX вв.», что выглядит, конечно, довольно странно. Это, как нам представляется, не досадная оплошность, а прямое следствие исходного двойственного понимания советской психологии: практически невозможно совместить в одной главе, в виде единого текста две истории советской психологии: с одной стороны, как науки обычной, «нормальной», с другой – как науки марксистской, идеологизированной, репрессированной.

      Таким образом, рассматриваемой работе присущи те же два характерных момента, что и учебному пособию [154], но в несколько иной редакции: во-первых, вся история психологии представлена, как и прежде, в виде состоящей из двух частей – на этот раз истории отечественной и зарубежной психологии, причем советский период также, как и ранее, рассматривается в отдельной главе, но здесь она является одной из трех глав, посвященных всей российской психологии (вследствие чего контекстуальное представление советской психологии оказывается проблемой изложения уже не столько мировой, сколько российской психологии); во-вторых, сведения о советской психологии излагаются по-прежнему дважды, но не в общей и отдельной главах, как раньше, а в главах, посвященных истории российской психологии,