Когда они исчезнут. Елена Гвозденко

чисто вымытым, соблазнял восхитительными ароматами домашней выпечки. Антон сильно проголодался, за весь день он выпил чашку жидкого чая у Клавдии Олеговны.

      – Проходи, сполоснись с дороги, я тебе сейчас все покажу. В ванной дровяной титан, видишь? Ты мойся, потом объясню, как топить. Я тебе нагрел, помыться хватит, а дрова во дворе сложены. Полотенце там, всякие мыльные штуки на полочках, найдёшь, а я пока похлопочу на кухне.

      Как же он мог забыть? Аромат хвойного мыла, запах горящих дров, основательная чугунная ванна на чёрных лапах, казавшаяся ему огромным озером в детстве, голос бабушки, укутывающей в полотенце.

      «Тошка, Тошка, пойдём едать картошку», – пела, раскачивая на коленках уворачивающегося от одежды малыша.

      Картошка, блестящая от масла, огурчики, нарезанные кружочками бочковые генералы, маленькие пупырчатые корнишоны, янтарное сало с розовыми прослойками, золотистая курочка, какие-то соусы, салаты – стол ломился.

      – Да я, да мне…

      – Проходи, проходи, не стесняйся, это все моя хлопотала. Обязательно вас познакомлю, а пока… – Илья Ефимович поставил в центр стола бутылку.

      – Я не…

      – Все мы «не», а только по чуть-чуть, – сосед разливал в маленькие рюмочки, – сам делал, на травах.

      Горло обожгло.

      – Закусывай, закусывай, не стесняйся.

      Антон и не стеснялся, он давно не ел ничего подобного.

      – Зверобой, чабрец, немного мяты – мигом вся хандра сойдёт.

      – С чего вы решили, что я хандрю? – Кислицин проговорил это с набитым ртом.

      – Да все вы, городские, приезжаете с глазами пыльными. Эх, погостил бы подольше, силой налился. У меня сынок в отпуск приезжает тенью, месяц в чувство привожу. Как отец?

      – Болеет; как мать схоронили, так и слёг. Из дома почти не выходит.

      – Плохо. Я передам ему бутылочку с настойкой. Сам делаю.

      – Ему нельзя алкоголь.

      – Так я не пить предлагаю, по капелькам принимать и натираться. А лучше привези его, хотя бы на лето. Ко мне ведь лечиться за много верст приезжают, потому и дом ваш кстати, людей здесь селю.

      После третьей рюмки улыбающееся лицо Ильи Ефимовича вдруг запрыгало, смешно сотрясая щеками. Будто в унисон, начали подскакивать огурчики, ломтики сала пустились в хоровод, и даже степенная курица не выдержала – подёргивала ножками.

      – Ух, сомлел совсем, пойдём спать, утро вечера мудренее.

      Большая кровать с блестящими шариками. Вверх-вниз, вверх-вниз.

      «Тошка, Тошка, оголец», – бабушкины натруженные руки ловят, но никак не могут поймать. Вверх-вниз, вверх-вниз.

      – Синь-синь-синь… Синь-синь-синь…

      Какой странный будильник. Не будильник – синица. Поднялся удивительно бодро, будто и не было этих рюмок с волшебными травками. В титане тёплая вода, на кухне убрано. Когда это сосед всё успел? Во дворе глазам больно от солнца. Рыхлый снег, рассыпавшийся льдинками, дробь капели о металлические перила крыльца.

      – Синь-синь-синь, – совсем рядом.

      – Действительно,