Действующее лицо и исполнители. Анатолий Агарков

в принципе, неплохой человек, – произнес Алдакушев. – Хотя я однажды сказал ему, что не уважаю таких, как он.

      – Почему же?

      – Подраться не дал с одним негодяем.

      – Так он же был прав! Драться нельзя в общественном месте. Аморалочка.

      Илья разозлился, вспомнив минувшее:

      – Некоторых только так и учат. Сейчас бы боялся, а не хамил из подворотни, как пес шелудивый.

      – Ого, Иваныч! Так у тебя есть враги?

      – Скорее – мне неприятные люди.

      Нарышкин посмотрел на него насмешливо.

      Да и Илья Иванович после минутной вспышки уже находился в хорошем настроении.

      Серега подумал – в селе хорошо, спокойно и просто дышится; мир кажется понятным и приятным; можно думать и не думать, вспоминать и не вспоминать… И интернет есть. Может, действительно переехать сюда и не боятся гастрита, жениться на первой красавице, детей завести да жить–поживать. Денег у него полные закрома…

      Нарышкин краешком уха услышал легкие шаги на проходе. Скосив глаза, увидел белую фигуру девушки, двигающуюся в сторону сцены. Узнал в ней ведущую.

      Белый цвет концертного платья был ярок, насыщен, подчеркивал подробности идеальной фигуры. И общее впечатление было такое, что мимо проходит жданная неожиданность.

      Действительно, в полумраке передвигалось летучей походкой нечто легкое, прозрачное, даже зыбкое.

      Ещё Серега разглядеть сумел нежно-матовое лицо и тут же понял, что девушка по-настоящему красива. На сцене она казалась неприступной королевой, а сейчас близкой, простой и понятной…

      – Женя, – окликнул Алдакушев, – куда торопишься? Посиди с нами.

      И произошло странное – девушка решительно повернула к ним. И поскольку на крайнем кресле к проходу сидел Илья, а рядом Сергей, она протиснулась мимо них и присела слева от столичного гостя.

      – Позволь представить тебе, Сергей, первая красавица села, Евгения – правда, в своем возрасте.

      Пожимая руку московскому гостю (он, кстати, привстал и склонил голову), девушка славно сказала:

      – Ах, какие пустяки, Илья Иванович.

      И Нарышкин поцеловал ей руку.

      Ни тени смущения на лице девичьем.

      Было что-то артистичное в её движениях. Ей было все равно – где сидеть, с кем. То, что Серега – московский гость, не добавило к нему интереса в её глазах. Она, немного прогнувшись вперед, общалась с Ильей Ивановичем.

      Нарышкин решил напомнить о себе.

      Суждены нам благие порывы…

      – Это кто написал – Пушкин или Лермонтов? Я, знаете ли, всегда их путаю. Меня только что пытал ваш участковый инспектор на предмет – интеллигентный я человек или нет?

      Ведущая сцены и цыганский барон прервали беседу и посмотрели на Сергея.

      В этот момент он уже набело, окончательно рассмотрел девушку и пришел к выводу – да, удивительно хороша!

      От неё благоухало духами приятными.

      – Я все-таки больше люблю Пушкина, – без улыбки сказала Евгения. – Нет, серьезно!

      Девушка