Действующее лицо и исполнители. Анатолий Агарков

добавил Серега, – это тоже девушкам нравится.

      – Ну, тогда точно отсюда женатым поедешь! – хихикнул Илья.

      Не переставая снимать, Нарышкин смежил ресницы.

      – Ты познакомишь меня с первой красавицей села, Иваныч?

      – Постараюсь, товарищ отдыхающий. Проблем не будет. Женщины любят таких, как ты.

      Честно признаться, выдержка Алдакушева начинала нравиться Нарышкину – ни слова пошлого не сказал о женщинах и половых отношениях. Не было на лице Ильи и тени намека на них – мол, мы понимаем, что отдыхающим надо. Он уважал всех женщин села и наверняка был женат крепким браком.

      Серега взглянул на часы. Его пребывание в Хомутинино и СДК длилось всего час, но он уже чувствовал, как затихала в нем столичная и санаторская жизнь, ощущал новый, замедленный ритм существования.

      – На ужин торопишься? – спросил Илья. – Теперь уже точно опоздаешь, если пешком пойдешь. Ну, ничего. После репетиции ко мне зайдем – я тебя покормлю.

      Нарышкин по-хорошему улыбнулся Алдакушеву.

      Умные, мягкие, интеллигентные глаза цыганского барона смотрели ласково на него, и в них чувствовалась доброта.

      А ведь Серега ждал после откровенных своих признаний, что из припухлых губ Иваныча прольется снисходительное: «Сколько же тебе лет, дорогой?» А потом последует и тот вопрос, после которого новый знакомый не только сядет на шею гостю, но и свесит с него ножки: «Ах, ты ещё не женат? Как же так? Или бросил семью?»

      Нет, ничего подобного не угрожало московскому блогеру – никто не собирался покушаться на его личные тайны и авторитет, а лишь приглашали к себе отужинать.

      Нарышкин представил сцену.

      Илья Иванович станет дружелюбно гостя угощать, а его неторопливый разговор будет занимателен и по-житейски мудр.

      В мозгу Алдакушева, между тем, шла напряженная работа.

      Да и Нарышкину было о чем подумать.

      Сергей размышлял о том, что кажется столкнулся с выдающимся случаем в своей жизни. Ни его столичный цинизм, ни профессиональная проницательность, ни общеизвестная интуиция пока не могли обнаружить какого-либо корыстного интереса Алдакушева к нему. Ни признака наигрыша, ни зазубринки расчета, ни тени двуликости – ничего. Только – цельность, глубина, непосредственность. И доброта…

      Очередной солист, замечательно исполнив популярную песню, прямо со сцены спустился в зал и подошел к ним. Пожал руку Иванычу, протянул длань московскому гостю.

      – А вот и Сергей Кугель! – представил Илья. – Знакомьтесь. Наш гость из Москвы, Сергей Нарышкин. Меня прошу извинить – на сцену пора.

      Барон цыганский ушел. Солист присел рядом.

      Сергей Кугель в костюме и галстуке смотрелся городским жителем, хотя пиджак туго обтягивал по-сельски налитые здоровьем плечи. В уверенном взгляде светился покой целесообразности.

      – Ты вот что, тезка, – деловито сказал Нарышкин, – зови меня просто Серега.

      Они еще раз пожали друг другу руки. Москвич почувствовал в сельском жителе крепость, сбитость и упругость. «Ишь ты, какой бодрячок!» – подумал блогер и пронес мобилу перед лицом солиста. Потом повернул её на сцену.

      Там все