Домовой. Дмитрий Кириллов

книг вы, пожалуй, более не касайтесь, а то беды не оберёмся. А Ягу я хорошо знаю: зловредная, скажу я вам, господа, старушенция. Моя троюродная сестра долгое время жила у этой старухи. Та её голодом морила, не давала в лес летать, мышей ловить. Сестра долго мучилась в плену у Яги, да потом раз старуха забыла окошко затворить. Сестра выпорхнула и была такова, – произнесла сова и поправила съехавшие на бок очки, которые даже не успела, вопреки обыкновению, снять перед полётом. Крылатая учительница очень дорожила ими, боялась разбить. Без очков она совершенно не могла читать. Ночная птица всячески старалась казаться спокойной, внутреннее волнение выдавали лишь слегка взъерошенные на спине перья.

      Сатир же, напротив, дрожал как осенний лист. Он был страшно напуган. Физиономия вздорной старухи очень напомнила ему гарпию[3], которая страшно напугала его как-то в раннем детстве. В то солнечное утро он вместе с тремя юными дриадами играл в жмурки на лесной поляне. Он как раз водил, когда из чащи выпорхнуло существо с лицом злобной, старой женщины и огромными тёмными крыльями. Перепуганные маленькие нимфы тут же сбежали, а он открыл зажмуренные глаза и увидел её. Гарпия была совсем рядом, она смотрела ему прямо в глаза, и от взгляда её было холодно и тоскливо. Прошипев что-то злобное, полуптица-полуженщина исчезла так же быстро, как и появилась. С тех пор он невольно сторонился женщин. Те же, на лицах которых можно было прочитать хоть толику выражения холодной злости, что он видел тогда на жутком лике гарпии, его очень пугали.

      Сова подошла к дрожащему как осиновый лист сатиру. Он стоял, уставившись в пол, молча наблюдал, как плевок Яги, подобно кислоте, медленно разъедает палас. Птица коснулась его плеча своим мягким крылом и шепнула ему что-то на ухо. Сатирик сразу перестал дрожать, выпрямился во весь рост и попытался улыбнуться.

      Миссис Стрикс же с видом лектора, который готовится донести до своих студентов что-то крайне важное, но внутренне ещё не до конца сформулировал решение проблемы, прошлась по комнате. Её крылья сейчас чем-то напоминали сложенные за спиной руки. Наконец она заговорила, обращаясь к домовому:

      – Афанасий Мефодьевич, вы говорили, кажется, что дружите со здешними птицами и язык их вам понятен? Так?

      – Да, жалею я их, миссис Стрикс, трудно им приходится в городе, особенно зимой. Да и красивые они… В смысле – вы, птицы, создания… – ответил домовой и слегка покраснел.

      – Спасибо, милый друг! – сова кокетливым движением поправила очки и тут же не могла не съязвить: – Но Вы, Афанасий Мефодьевич, уж простите, при всех своих замечательных душевных качествах удивительно не образованы. Вы, кстати, знаете хоть, почему понимаете мою речь, речь своего рогатого юного друга? Он ведь, по логике вещей, должен говорить на языке местности, где возник, на языке эллинов. Так… Вы же не знаете, кто такие эллины… В общем, так, просто запомните: все мы, сказочные существа, говорим на едином сказочном наречии.

      Домовой был заметно смущён своим невежеством и всезнанием совы. Впрочем, его главные годы жизни пришлись

3

Гарпии (др. греч. Άρπυιαι) – в древнегреческой мифологии – это архаические, ещё доолимпийские божества. В мифах показаны злобными похитительницами детей и человеческих душ, внезапно налетающими и так же внезапно исчезающими, как ветер. Упомянуты в «Одиссее» (I 237 и др.).

Гарпии – одни из самых свирепых и уродливых персонажей греческой мифологии (прим. автора).