Медная пуговица. Лев Овалов

слово, я не догадался о том, что произошло.

      Постепенно я набрался сил, смог поглядеть в окно, и версия о похищении отпала: я по-прежнему находился в Риге, улица, на которую выходили окна госпиталя, была мне хорошо знакома.

      За те дни, что я лежал без сознания, произошло нечто гораздо более страшное, чем если бы я был похищен какими-нибудь дерзкими разведчиками.

      Гитлеровская Германия напала на Советский Союз, а я находился в Риге, да, все в той же самой Риге, но оккупированной немецкими войсками.

      Немцы заняли город в первые же дни своего наступления и являлись теперь в нем хозяевами.

      На койке у дверей лежал какой-то их ас, подбитый нашими летчиками; он неудачно приземлился где-то в предместьях Риги и теперь умирал в госпитале.

      Надо отдать справедливость, ухаживали они за своим асом с большой заботливостью, всячески стараясь облегчить ему последние минуты.

      Но почему они так же внимательно ухаживают за пленным русским офицером – ведь фактически я находился у них в плену, – этого я понять не мог. Впрочем, я тут же вспоминал, что я – это не я, что меня теперь почему-то называют Августом Берзинем, и опять переставал что-либо понимать.

      Приходилось выжидать того времени, когда я оправлюсь, все узнаю и смогу что-либо предпринять.

      На третий день после того, как я пришел в сознание, в коридоре возникла какая-то суета, в палату внесли носилки с новым больным и положили его на свободную третью койку.

      Я чувствовал себя уже много лучше и принялся с интересом рассматривать нового соседа.

      Это был пожилой мужчина с забинтованной грудью, по всей видимости, тяжелораненый.

      Вначале он произвел на меня благоприятное впечатление. Добродушное лицо, умные серые глаза, седые виски, суховатые губы; на вид ему можно было дать лет сорок пять; человек, в общем, как человек…

      Но как же скоро я его возненавидел!

      Через несколько часов после появления этого больного в палату пришли два немецких офицера в черных гестаповских мундирах, поверх которых были небрежно накинуты белые медицинские халаты; один из них был майор, другой лейтенант.

      Офицеры искоса поглядели на меня и остановились перед новым больным.

      – Хайль Гитлер! – приветствовал майор больного.

      – Хайль, – отозвался тот слабым голосом, однако заметно стараясь говорить как можно бодрее.

      Санитары внесли два стула и небольшой столик с письменными принадлежностями, и офицеры тотчас приступили к допросу.

      – Как вас зовут? – быстро спросил больного офицер в чине майора.

      – Фридрих Иоганн Гашке, – также быстро и по-солдатски четко ответил больной.

      Лейтенант записал ответ.

      – Вас так и звали в России? – осведомился майор.

      Больной усмехнулся.

      – Нет, в моем паспорте было написано Федор Иванович.

      – Федор Иванович Гашке? – переспросил майор.

      – Так точно, – подтвердил Гашке.

      – Я рад, что вы выполнили свой долг перед фюрером и Германией, – сказал майор. – Вам трудно говорить?

      – Нет,