Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах. Юз Алешковский

настил на нашем балконе…

      Тут я почувствовал, что на улице очень холодно, и заметил, как от порывов ветра позванивают стёкла окон. Я посмотрел вниз, и мне было непонятно, куда делся мой страх.

      Я стоял на балконе, и вдруг в нашей кухне зажёгся свет. Ко мне подошёл папа и спросил:

      – Тоже дышим свежим воздухом?

      Тут прибежал Кыш. Он очень удивился, как это я ухитрился попасть в квартиру, хотя сам посоветовал мне спуститься на балкон по пожарке.

      Я почувствовал, что теперь мне не страшно рассказать папе, как и из-за чего я подслушал разговор, как забыл ключи и вот… попал на балкон.

      Папа закрыл глаза и, помотав головой, спросил:

      – Ты знаешь, что было бы с мамой, если бы она увидела тебя висящим над бездной? Ты очумел?

      – Ты сам велел, чтобы я был смелым. И потом, я мог свалиться только на наш балкон, а не на улицу.

      – Марина! Мы тут продолжаем дышать свежим воздухом! – крикнул папа в квартиру. – Маме – ни слова! Да, я хочу, чтобы ты не был трусом, но из этого не вытекает, что ты завтра же должен в обеденный перерыв ворваться в клетку к голодным львам или положить за пазуху пару кобр. Нужно шевелить мозгами! Иди спать…

      – А о чём ты говорил с Ветой Павловной? – спросил я.

      – Это педагогическая тайна, – ответил папа.

      Уснул я, представив себя директором зоопарка. Я вошёл в обеденный перерыв в клетку ко львам и угостил их бутербродом с колбасой, но львы не захотели его есть, чтобы не перебивать аппетита перед едой: им в клетку сторожа уже закинули куски мяса. И мне ни капельки не было страшно в львиной клетке…

      Глава 39

      И такого утра, как на следующий день, я никогда в своей жизни не видел. Я опять встал из-за прогулки с Кышем раньше всех, подошёл к окну, и мне на секунду показалось, что пятиэтажных домов перед нашим десятиэтажным больше нет, что их снесли за ночь и что нет во дворе ни зелёных газонов, ни тополей. Вот это чудеса!

      Я протёр глаза. Это за ночь и красные крыши домов, и газоны, и тополя присыпало снегом, которого никто не ожидал, и они казались невидимыми.

      За окном было туманно и тихо, потому что не скрежетал по асфальту скребок дворника.

      – Кыш! Быстрей! Я тебе сейчас покажу твой первый в жизни снег! Пошли!..

      …Я открыл дверь подъезда, пропуская Кыша вперёд, но он высунул на улицу нос, принюхался и чихнул, как будто подумал, что незнакомый холодный запах почудился ему спросонья и что нужно поэтому принюхаться как следует.

      Я точно так же протирал спросонья глаза.

      Принюхавшись, Кыш вышел во двор и угрожающе сказал:

      «Р-ры!»

      Он предупреждал, чтобы это мягкое, холодное, белое не вздумало вытворить с ним, с Кышем, какую-нибудь злую шутку.

      Он сначала понюхал снег, потом потрогал передней лапой, потом, осмелев, откинул двумя задними ногами, хватанул немного для пробы, пожевал, склонив голову набок; наверно, понял, что он, Кыш, сильней, хотя снега вокруг видимо-невидимо, кувыркнулся и кругами понёсся по двору, оставляя за собой цепочку