Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах. Юз Алешковский

и не стану директором зоопарка?

      Папа и мама прямо пришли в отчаяние. Они задумались, как нас проверить.

      «Сколько мне лет?» – спросил папа у Кыша.

      «Ав! Ав!» – сказал Кыш.

      «Значит, по-твоему, мне два года?»

      «Ав!» – сказал Кыш.

      И тогда папа задал вопрос мне:

      «Если ты мой сын Алёша, то покажи, где лежат заправленные стерженьки от шариковой ручки».

      Я обрадовался, что папа придумал хороший вопрос, запрыгал вокруг него, лизнул два раза в щёку, подбежал к письменному столу и тыкнулся носом в средний ящик.

      Папа достал стерженьки, а мама спросила, где лежит сломанный и спрятанный от меня будильник. Она думала, что он надёжно запрятан. Но я подбежал к кухонному столику, залез за банки с чёрной смородиной и вытащил будильник. Маму я лизнул в нос.

      И вот тогда, вместо того чтобы обрадоваться, что один из щенков – это я, мама и папа хором сказали:

      «Сейчас же садись за уроки! Ты даже ухитрился превратиться в щенка, чтобы от них отлынивать. Марш за стол!»

      В этот момент я сразу превратился из щенка в первоклассника, встал с пола и принялся за письменные уроки. Со двора до меня доносились крики:

      – Алёшка! В лапту!

      – Лёха! В штандер!

      – Двапортфеля! Выноси щенка!

      Один раз к нам позвонили. Я снял ошейник и с тетрадкой в руке открыл дверь.

      – Выходи играть! – сказали две девчонки, Ира и Света.

      – Ав-ав-р-ре-ав-ав! – ответил я уныло, показав тетрадку.

      – Уроки у него. Пошли! – объяснила догадливая Ира раскрывшей рот Свете, и я закрыл дверь.

      Я, может быть, бросив уроки, вышел бы во двор играть в лапту, но понимал, что раз я привязан к батарее, то сделать этого никак нельзя. А то что ж получится? Кыш возьмёт с меня пример и будет перегрызать верёвку. Пробуешь – значит, пробуй.

      Зато Кыш играл в коридоре с костью, рычал, двигал её лапой по полу, повизгивал от радости свободной жизни и изредка спрашивал меня:

      «Р-ра! Ну как, попробовал? Хорошо на верёвке? То-то! Больше не привязывай меня и сам побыстрей отвязывайся!»

      Один раз Кыш даже принялся трепать верёвку, чтобы отвязать меня, но я ему сказал:

      – Спасибо, Кыш, но опыт надо проводить до конца. Вот когда я почувствую, что начинаю умирать со скуки, тогда отвяжусь.

      Я ещё поделал уроки и стал рисовать на полу на большом белом листе. Нам задали задание нарисовать что захочется. И я нарисовал картину под названием «Птичий рынок». Правда, мне пришлось два раза выходить из ошейника, чтобы сменить воду в стаканчике для кисточек.

      На моей картине справа висели клетки с жёлтыми канарейками и разноцветными волнистыми попугайчиками. Внизу лежали пушистые кролики – серые, белые и рыжие. Посерединке люди держали в банках ярко-оранжевых и чёрных меченосцев и рыбок, похожих на зебр.

      А в свободных местах я рисовал голубей, коричневых кошек с голубыми глазами и разных собак. И получилось, что на этой картине не осталось ни одного свободного места. На ней была толпа, как на Птичьем рынке. Только внизу белела полоска,