Золото тигров. Сокровенная роза. История ночи. Полное собрание поэтических текстов. Хорхе Луис Борхес

дней,

      который вылинял от яркого света, утратил себя

      и жаждет лишь текущего и современного, как и любой старик.

      Быть может, за стенами моего пригорода громоздкие телеги,

      воздев оси горе, молятся невозможным богам железа и пыли,

      но каким богам, каким идолам поклоняешься ты, Пасео-де-Хулио?

      Твоя жизнь торгуется со смертью,

      и всякое счастье – уже потому, что оно есть, – тебе противно.

      Создатель

      (1960)

      Леопольдо Лугонесу

      Гул площади остается позади, я вхожу в библиотеку. Кожей чувствую тяжесть книг, безмятежный мир порядка, высушенное, чудом сохраненное время. Слева и справа, в магическом круге снов наяву, на секунду обрисовываются лица читателей под кропотливыми лампами, как сказал бы латинизирующий Мильтон. Вспоминаю, что уже вспоминал здесь однажды эту фигуру, а кроме того – другое ловящее их абрис выражение из «Календаря», «верблюд безводный», и, наконец, гекзаметр «Энеиды», взнуздавший и подчинивший себе тот же троп:

      Ibant obscuri sola sub nocte per umbram[7].

      Размышления обрываются у дверей его кабинета. Вхожу, мы обмениваемся условными теплыми фразами, и вот я дарю ему эту книгу. Насколько знаю, он следил за мной не без приязни и порадовался бы, зайди я порадовать его чем-то сделанным. Этого не случилось, но сейчас он перелистывает томик и одобрительно пробует на слух ту или иную строку, то ли узнав в ней собственный голос, то ли различив за ущербным исполнением здравую мысль.

      Тут мой сон исчезает, как вода в воде. За стенами – улица Мехико, а не прежняя Родригес Пенья, и Лугонес давным-давно, еще в начале тридцать восьмого, покончил счеты с жизнью. Все это выдумали моя самонадеянность и тоска. Верно (думаю я), но завтра наступит мой черед, наши времена сольются, даты затеряются среди символов, и потому я не слишком грешу против истины, представляя, будто преподнес ему эту книгу, а он ее принял.

Х. Л. Б.Буэнос-Айрес, 9 августа 1960 г.

      О дарах

      Укором и слезой не опорочу

      Тот высший смысл и тот сарказм глубокий,

      С каким неподражаемые боги

      Доверили мне книги вместе с ночью,

      Отдав библиотеку во владенье

      Глазам, что в силах выхватить порою

      Из всех книгохранилищ сновиденья

      Лишь бред строки, уступленной зарею

      Труду и пылу. Не для них дневные

      Сиянья, развернувшие в избытке

      Страницы, недоступные, как свитки,

      Что испепелены в Александрии.

      К плодам и водам (вспоминают греки)

      Тянулся понапрасну царь в Аиде.

      Зачем тревожу, выхода не видя,

      Всю высь и глубь слепой библиотеки?

      Твердыня словарей, энциклопедий,

      Метафор, космографий, космогоний,

      Былых династий и чужих наследий

      Вздымается, но я в ней посторонний.

      В пустынной тьме дорогу проверяя,

      Крадется с палкой призрак поседелый —

      Я, представлявший райские пределы

      Библиотекой без конца и края.

      «Случайность» –

7

Шли незримо они одинокою ночью сквозь тени (лат.).