Россия, кровью умытая. Артём Весёлый

Господу помолимся…

      Обкидываем себя крестным знамением, валимся на колени, лбами в землю бьем… «Бог ты наш, бог солдатский, нечесаный, немытый… И куда ты, Бог, твою непорочную, некачанную, неворочанную, куда ты подевался и бросил нас, как плохой пастух овец своих? Зачем ты спокинул нас на растерзанье злой судьбине и зачем ты, вшивый солдатский Бог, не жалеешь нашей горькой солдатской жизни?»

      Потряхивал батюшка кадилом, только космы развевались по ветру…

      Повеселевшие солдаты ярко так друг на друга поглядывали и груди выправляли.

      Помолились, оправились, ждем, что будет.

      Выезжает перед строем дивизионный генерал – борода седая, грудь в крестах и голос навыкате. Привстал он на стременах и телеграммой помахал:

      – Братцы, его императорского величества государя императора Николая Александровича у нас больше нет…

      Помахал генерал телеграммкой, заплакал.

      А солдаты испугались и молчали.

      Один фейерверкер Пимоненко не уробел и смело развернул заранее приготовленный красный флаг:

      Долой царя! Да здравствует народ!

      Дух занялся!

      Музыка заиграла!

      Кто характером послабее, действительно заплакал. Стоим – не знай на флаг глядеть, не знай генерала слушать…

      – Братцы, старый режим окончился… Восхваление чинов отменяется… Превосходительств теперь не будет, благородий не будет… Господин генерал, господин полковник и господин взводный… Дожили до свободы, все равны… Но, что бы там ни было, присягу в голове держи… Помни, братцы, Расея наша мать, мы ее дети…

      Прорвалось:

      – Ура!

      – Ура-а!

      – Ура-а-а!

      Музыка все наши крики задушила.

      Платком вытер шею генерал, прокашлялся и ну до солдат:

      – Помни устав, люби службу, не забывай веру, Отечество… Вы есть серые орлы, честь и слава русского оружия… На ваше беззаветное геройство глядит весь мир…

      Опять загремело и пошло перекатом по всему полку:

      – Ура!

      – Ура-а!

      – Ура-ааа… Ааа… Ааааа…

      – Пострадали.

      – Полили крову…

      – Триста лет.

      – Хватит!

      – Браво!

      – Царя к шаху-монаху на постны щи!

      Уважил нас старик словом ласковым. Сыстари веков с нижним чином толстой палкой разговаривали, а тут эка выворотил его превосходительство – хоть стой, хоть падай – все равны, слава, серые орлы… Разбередил он сердце, разволновал солдатскую кровь, принялись мы еще шибче «ура» кричать, а которые из молодых офицеров бережненько стащили генерала с коня и давай его качать.

      Хватил полковой оркестр.

      Отдышался старик, бороду разгладил и с молодцеватой выправкой, легко так, на носках, подошел к строю:

      – Поцелуемся, братец!

      И на глазах у всех дивизионный генерал расцеловал правофлангового первой роты, рядового нашего солдата Алексея Митрохина.

      Полк

      ахнул.

      Мы стояли как каменные и только тут поверили по-настоящему, что старый