Россия, кровью умытая. Артём Весёлый

его жинка с троими малыми ребятами на руках. Юный доброволец Петя Какурин, подброшенный взрывом фугаса вместе с комьями мерзлой земли, упал в ров, как обгорелая спичка, – то-то будет радости старикам в далеком Барнауле, когда весточка о сыне долетит до них. Ткнулся головою в кочку, да так и остался лежать волжский богатырь Юхан – не махать ему больше топором и не распевать песен в лесу. Рядом с Юханом лег командир роты поручик Андриевский – и он был кому-то дорог, и он в ласке материнской рос. Под ноги сибирского охотника Алексея Седых подкатилась шипящая граната, и весь сноп взрыва угодил ему в живот – взревел, опрокинулся навзничь Алексей Седых, раскинув бессильные руки, что когда-то раздирали медвежью пасть. Простроченные огнем пулемета, повисли в паутине колючей проволоки односельчане Карп Большой да Карп Меньшой – придет весна, синим куром задымится степь, но крепок будет сон пахарей в братской могиле… Спал штабной генерал и не слышал ни стука надломленных страхом сердец, ни стонов, оглашавших поле битвы.

      Потоки огня и стали размывали материки армий.

      Приказы о мобилизациях расклеивались по заборам; в деревнях – оглашались по церквам и на базарных площадях.

      Шли люди тяжелого труда и мелкая чиновная братия, земские врачи и учителя народных школ; шли прапора ускоренных выпусков и недоучившиеся студенты, дети полей и городских окраин; шли ремесленники и мастера, приказчики модных магазинов и головорезы с большой дороги; шли бородачи – отцы семейств; шли юноши – прямо со школьных скамей; шли здоровые, сильные, горластые; калеки возвращались на фронт, жениха война вырывала из объятий невесты, брата разлучала с братом, у матери отнимала сына, у жены – мужа, у детей – отца и кормильца.

      Война, война…

      Под рев и визг гармоней

      кипели сердца

      кипели голоса:

      Береза ты, береза,

      Зеленые прутики,

      Пожалейте нас, девчонки,

      Нынче мы некрутики…

      Шальные, растерзанные, орущие – ватагами – шлялись по улицам, ломали плетни и заборы, били стекла, плясали, плакали, горланили пропащие песни…

      Медна мера загремела

      Над моею головой,

      Моя милка заревела

      Пуще матери родной…

      – Гуляй, ребята… Последние наши денечки… Гуляй, защитники царя, веры и Отечества!

      – Царя?.. Отечества?.. Ты мне больше этих слов не говори… Я там был, мед и брагу пил… Слова твои мне все равно что собаке палка.

      – Брательник, тяпнем горюшка?

      – Тяпнем, брат.

      Посмотрели брат на брата,

      Покачали головой,

      Запропали, запропали

      Наши головы с тобой…

      Петруха стряхнул висевшую на руке жену, разорвал гармонь надвое и, хлестнув половинкой об избяной угол, пустился вприсядку.

      – Всю Ерманию разроем!

      – Уймись, – унимала его не видящая света жена. – Уймись, пузырек скипидарный.

      Петруха из оглобель