Одинокий волк. Джоди Пиколт

шею отца и уходит. Это пятнадцатая по счету медсестра с тех пор, как я здесь. Ее замысловато заплетенные косы закручены на макушке в прическу, которая заставляет меня задуматься, как она спит по ночам. Медсестру зовут Хэтти. Иногда во время ухода за отцом она напевает госпелы: «Катись низко, моя колесница» и «Я отвезу тебя туда».

      – Знаешь, – говорит она, – тебе не мешало бы с ним поговорить.

      – Разве он нас слышит?

      Хэтти пожимает плечами:

      – У врачей разное мнение. Я лично считаю, что тебе нечего терять.

      Просто она не знает моего отца. Наш последний разговор закончился далеко не на позитивной ноте; вполне вероятно, что один лишь звук моего голоса вызовет вспышку гнева.

      С другой стороны, сейчас меня устроит любая реакция.

      Вот уже сутки я живу в этой палате, сплю в кресле, несу стражу. Болят шея и плечи. Ставшие чужими конечности подергиваются, кожа на лице обвисла, как старая резина. Все происходящее кажется ненастоящим – и мое собственное измученное тело, и то, что я снова здесь, и то, что отец лежит в коме в четырех футах от меня. В любую минуту я могу проснуться.

      Или – отец.

      Я питаюсь кофе и надеждой, заключая с самим собой пари: пока я еще здесь, должен быть шанс на выздоровление. Если врачи продолжают выдумывать новые анализы, значит верят, что отец поправится. Если я продержусь, не заснув, еще пять минут и продолжу не отрываясь смотреть на него, он точно откроет глаза.

      В детстве я так боялся живущего в шкафу монстра, что иногда даже начинал задыхаться или покрывался сыпью. И тогда отец велел мне просто вылезти из постели и открыть эту чертову дверь. «Жить в неведении, – сказал он, – в тысячу раз страшнее, чем встретиться лицом к лицу со своим страхом».

      Конечно, тогда я был ребенком и храбро распахнул дверцу шкафа. Внутри не оказалось ничего примечательного.

      – Мм… – произношу я, когда Хэтти выходит из палаты. – Пап, это я, Эдвард.

      Отец не двигается.

      – К тебе приходила Кара, – рассказываю я ему. – Она немного пострадала в аварии, но она поправится.

      Я решаю не упоминать о том, что наша встреча довела сестру до слез или что я не смог набраться храбрости пойти к ней в палату и попытаться поговорить по душам. А ведь она, похоже, единственный человек в этой деревне, готовый указать на то, что король-то голый или, в моем случае, что роль примерного сына была, ко всеобщему прискорбию, поручена не тому актеру.

      Следующим заходом я пробую юмор:

      – Знаешь, не нужно было впадать в такие крайности, если ты скучал по мне. Мог бы просто пригласить меня в гости на День благодарения.

      Но нам обоим это не кажется смешным.

      Дверь снова открывается, и входит доктор Сент-Клэр:

      – Как у него дела?

      – Я хотел узнать у вас, – отвечаю я.

      – Мы пока следим за его состоянием, а оно, похоже, остается без изменений.

      Я убеждаю себя, что без изменений – это, наверное, хорошо.

      – Вы узнали об этом, налив