Сбежать от зверя. Прощение. Анна Владимирова

позволил мне опуститься на пол. Только тут же присел рядом и тихо пообещал: – Я узнаю.

      Я подняла на него взгляд:

      – Ты можешь не сказать… – начала я.

      – Я похож на того, кто будет щадить твои чувства? – сдвинул он брови. И правда. – Теперь пей кофе, ешь будерброд и рисуй «глухонемой камин». Может, потом и волка своего сможешь нарисовать так, чтобы дыхание спирало от одного взгляда…

      – Я не хочу никому спирать дыхание!

      – Хочешь. Не хотела бы – не пошла бы ко мне работать.

      – Я не хочу этого сейчас! Ты быстро разрушил иллюзии…

      Но он не стал дослушивать – снова схватил за шею и притянул к себе:

      – Хватит ныть, – процедил, пристально глядя в глаза. – Твои работы – лучшие из тех, что я видел в школе. Ты талантлива, Марина. Но нужно работать над этим. Много и упорно!

      – Какого же… – начала было я, собираясь припомнить, для чего именно он намеревался использовать мои работы, когда до меня вдруг дошло.

      Он столько моих картин оставил себе… Дерьмовые картины не вешают в своем доме. Он что… учил меня? Давал же задания прямо как сейчас. А потом вешал картины в своем доме? Он не трогает меня, не тащит в постель, терпит, срывается… Все для комиссии? Стерегову достаточно посадить меня в клетку и временами отряхивать, чтобы показать другим. И я буду продолжать всем улыбаться и говорить заученно то, что меня попросят, потому что мне важно спасти Тахира.

      Но если спасти его мне не удалось? Если Катя не помогла, а он натворил что-то, что не исправить? Да, не Стерегов, но Тахир не просто так ушел… Он мог не выдержать?

      – Я устала разгадывать твои загадки, – сдалась я. – Узнай, пожалуйста, что с Тахиром.

      Он поднялся:

      – Сегодня остаешься тут одна. Что-то понадобится – в кухне стационарный. Вызов на «единицу».

      И он ушел.

      5

      Прошло еще три дня бесконечного смирения и воспитания силы воли. Я уже не говорил с Катей. Только злился на нее. Она еле заметно дрожала каждый раз в моем присутствии, пытливо поглядывала в лицо, пока я равнодушно пялился ей в глаза.

      И вот сегодня впервые за долгое время заговорила.

      – Я пущу к тебе сегодня одного твоего знакомого. В одиннадцать приедет.

      – Думаешь, уже можно? – Вышло безжизненно.

      Зря она заговорила. Потому что на место той самой жизни пришла глухая ярость.

      – Меня беспокоит твоя покладистость, – перекинула она стетоскоп через шею и привычным движением поправила длинные волосы.

      – Ты просила не вспоминать, – нахмурился я раздраженно.

      – В том и дело. Я просила. И ты вдруг слушаешь.

      – Тебе не угодишь, – недовольно отозвался я. – Ты права, у меня сегодня в планах взять тебя в заложники и пригрозить остричь под мальчика, если не выложишь мне все.

      – Это на тебя больше похоже. – Искры исчезли из ее голоса, и Катя потухла.

      – Я не хотел тебя обижать. – Поймал ее взгляд, и тот дрогнул.

      – Ты не обижаешь. Я просто твой врач.

      – А за что ты меня любишь? – забылся