Фиалка Пратера. Кристофер Ишервуд

не смотрели «Frau Nussbaum’s letzter Tag»?[22]

      – Смотрел, конечно. Раза три или четыре.

      Бергманн просиял.

      – Это я его поставил.

      – Вы? Серьезно?

      – Не знали?

      – Боюсь, я не читал титры… Так это же одна из лучших немецких картин!

      Бергманн восторженно кивнул, принимая комплимент как должное.

      – Скажите это Зонтику.

      – Зонтику?

      – Красавчику Браммеллу[23], который пришел к нам вчера, когда мы обедали.

      – А, Эшмид…

      – Он ваш большой друг? – встревоженно спросил Бергманн.

      – Нет, – я усмехнулся. – Не совсем.

      – Видите ли, его зонтик кажется мне чрезвычайно символичным. Британское благоприличие диктует: «Мои традиции меня защитят. В пределах моего личного парка не случится решительно ничего неприятного, ничего непорядочного». И этот респектабельный зонтик – волшебная палочка англичанина, которой он размахивает в надежде, что Гитлера не станет. Когда же Гитлер нагло откажется исчезнуть, англичанин раскроет зонтик и скажет: «Какое мне, собственно, дело до этого карлика?» И тут сверху прольется дождь из бомб и крови. Зонтик от бомб не защитит.

      – Не стоит недооценивать зонтик, – сказал я. – Им успешно пользовались гувернантки против быков. У него очень острый кончик.

      – Вы ошибаетесь. Зонт бесполезен… С Гёте знакомы?

      – Немного.

      – Погодите. Я вам кое-что прочту. Подождите, подождите.

* * *

      – Вся прелесть фильма в том, – объяснял я следующим утром маме и Ричарду, – что действие в нем развивается с определенной постоянной скоростью. То, как вы его видите, обусловлено математически. Вот, скажем, есть картина, на нее можно взглянуть лишь мельком или полчаса пялиться в левый верхний угол полотна. То же с книгой. Автор не в силах помешать вам прочитать ее по диагонали, застрять на последней главе или прочесть задом наперед. Смысл в том, что тут вы сами выбираете подход. Другое дело, когда идете в кинотеатр. Вы смотрите фильм именно так, как задумал режиссер. Он вкладывает в ленту какие-то свои мысли, и на то, чтобы уловить каждую из них, вам отводится энное количество секунд или минут. Упустите что-то, и он ничего уже не повторит, не остановится, чтобы объяснить. Просто не сможет. Он запустил процесс, который должен довести до конца… Фильм, видите ли, и впрямь как некая адская машина…

      Я осекся, поймав себя на том, что вскинул руки в одном из характерных бергманновских жестов.

* * *

      Я вполне доволен собой как писателем, однако едва мы начали сотрудничать с Бергманном, как в первые же несколько дней моя самооценка заметно снизилась. Я льстил себе, считая, будто у меня есть воображение, что я могу придумать диалог или развить характер персонажа. Я верил, будто сумею описать почти что угодно, совсем как художник, способный изобразить старика, стол или дерево.

      О, как я ошибался!

      Время действия – начало двадцатого века, в преддверии Первой мировой. Теплый весенний вечер в венском Пратере. Танцевальные залы озарены огнями. В

22

«Последний день фрау Нуссбаум» (нем.).

23

Джордж Брайан Браммелл (1778–1840), он же Красавчик Браммелл – лондонский денди и законодатель мод.