Фиалка Пратера. Кристофер Ишервуд

скроенной одежде хозяина.

      – Сегодня лучше хорошенько выспаться, Ишервуд, – милостиво посоветовал мне Четсворт. – Мы загоняем вас в хвост и в гриву.

      Эшмид молча, с улыбкой забрался в машину следом за ним.

      Бергманн задержался. Пожимая мне руку, он невероятно тепло и очаровательно улыбнулся.

      – До свидания, мистер Ишервуд, – произнес он по-немецки, стоя ко мне чуть не вплотную. – Я позвоню утром. – Его взгляд был глубок и ласков. – Уверен, нам понравится работать вместе. Вы и сами уже знаете, я перед вами совершенно открыт. Мы с вами как двое женатых мужчин, что встретились в борделе.

* * *

      Дома Ричард с мамой ждали меня в гостиной.

      – Ну?

      – Успехи есть?

      – Как все прошло?

      – Ты его видел?

      Я плюхнулся в кресло.

      – Да, – сказал я, – мы встретились.

      – И… все хорошо?

      – В каком смысле – все хорошо?

      – Ты берешься за работу?

      – Не уверен… хотя… да. Да, видимо, берусь.

* * *

      Человек Четсворта определил Бергманна на служебную квартиру в районе Найтсбридж, недалеко от Гайд-парка. Там я доктора следующим утром и застал: я еще не поднялся по лестнице, а он уже вышел встречать меня на площадку.

      – Поднимайтесь! – приветственно зазывал Бергманн. – Выше! Выше! Смелее! Где же вы? Не сдавайтесь! Ага! Ну наконец! Servus[19], дружище!

      – И? – спросил я, пожимая ему руку. – Как вам тут?

      – Ужасно! – Бергманн комично подмигнул мне из-под кустистой черной брови. – Тут сущий ад! Вы взошли в преисподнюю.

      Этим утром он напоминал не императора, а старого шута: взъерошенного, в цветастом шелковом халате и трагикомичного, как все клоуны, отдыхающие за кулисами после представления.

      Он положил руку мне на плечо.

      – Во-первых, объясните, пожалуйста: во всем ли городе столь же ужасно, как здесь?

      – Ужасно? Отчего же? Мы в лучшей части Лондона! Это вы трущоб и пригорода не видели.

      Бергманн широко улыбнулся.

      – Просто невероятное облегчение.

      Он провел меня вглубь квартиры. В небольшой гостиной было жарко, как в тропиках, и накурено, хоть топор вешай. Воняло свежей краской. Всюду были разбросаны предметы одежды, бумаги и книги – будто шлак от извержения вулкана.

      – Мадемуазель! – позвал Бергманн, и из дальней комнаты вышла девушка. Прямые светлые волосы убраны за уши; лицо овальное, гладкое и, наверное, даже симпатичное, если бы не острый подбородок. На девушке были очки без оправы, губная помада неверно подобранного оттенка и «форма» стенографистки: опрятные жакет и юбка. – Дороти, познакомьтесь с мистером Ишервудом. Дороти – мой секретарь, прекраснейший из даров великодушного мистера Четсворта. Понимаете, Дороти, мистер Ишервуд – добрый Вергилий, мой проводник в этой англосаксонской комедии.

      Дороти ответила улыбкой типичного секретаря – слегка смущенного и в то же время готового к любой прихоти безумного работодателя.

      – И да, убавьте, пожалуйста,

19

Приветствую (нем.).