Двойной виски со снегом. Нани Кроноцкая

ничего. Устаканил.

      – Хм, ты уверен? И спросить не хочешь ничего у мудрого Кирилла?

      – Ты когда надумаешь жениться, мудрый?

      – О, как заговорил наш монгольский Одиссей. В мае. Какого-то года.

      Арат поперхнулся кофе.

      – Ты спросил – я ответил. А ты?

      – Как заберу свою Пенелопу – так сразу. Или не заберу – так хоть будет, что вспомнить на кладбище.

      – Она того стоит?

      Задумался на несколько секунд. Вспомнил. Глаза ее, дыхание. Поцелуи. И горячую влагу ее, его так обнимавшую, словно жаждавшую принять его всего, целиком, без остатка. Видимо, на лице его, плоском и обычно холодном, отразилась такая буря чувств, что друг молча поставил перед ним груду горячих сэндвичей, яичницу с беконом и вздохнул:

      – Эко тебя, мужик. Очевидно, что крепко.

      Молча кивнул головой.

      – Скажи мне, как можно найти контакты владелицы яхты? Мне быстро. У тебя же везде есть связи. Яхтклуб?

      – Да. Там есть свой человечек. Вечером кину тебе. Название яхты и имя ее мне скажи, запишу.

      – Яхта: «Крейсер Аврора». Девушку зовут Марина.

      – Вот если бы я тебя не знал… – Кирилл откровенно заржал в полный голос, качая головой. – Ну ты даешь, Арат! Найти себе Марину на крейсере «Аврора»! Я на твоей свадьбе напьюсь и буду петь революционные песни. Все, я побежал, ты не спеша собирайся, чмоки-чмоки, дорогой, не забывай предохраняться.

      И красавец Кирилл – гроза всех американок репродуктивного возраста – быстро сбежал по лестнице на встречу с водителем.

      А Арат сидел за столом, медленно поглощал завтрак, любезно приготовленный другом, и думал о жизни. И о любви. То есть о Марине он думал. Кто знает, а вдруг это и есть – любовь всей его жизни?

      6. Актерское мастерство

      – Он просто ушел, Лизун, понимаешь? Взял и растворился в переулке. Вот что я сделала не так?

      – Миллиарды придурков скрываются в переулках этого мира… Кто он-то хоть? Думаешь, я телепат?

      – Арат. Монгол. Его зовут Арат. Мы с ним… – в голосе Марины вдруг звучит неслыханная доселе нежность, но тут же сменяется раздражением. – О Боже, Лизун, ну трахались мы. Как кролики. Три дня, понимаешь? – и жалобно добавляет в трубку, молчание в которой становится каким-то тягостным. – Ну, ты же сама говорила, найди… Вот, нашла…

      – Вау! Впервые слышу придыхание в твоем голосе, Мариш. И как? Не виляй только и не оправдывайся, я не прокурор. Если ты вспомнишь мою историю… скорее, адвокат. И напрасно ты о кроликах. Их акт длится полторы минуты. Надеюсь, у вас было вовсе не так. Рассказывай, не томи.

      – Так о чем рассказывать? Говорю же – ушел он. Сбежал от меня. Я, наверное, его до смерти напугала своим напором.

      – Прям три дня вещи собирал, я так понимаю. Или ты плакала три дня, а он собирался? Не пыли, сестрен, от темпераментных девушек сбегают только импотенты. И то вон – твой три года сидит. Далеко не уйдет. Не реви. А что там за три-то дня? Ну чего я тяну-то из тебя как клещами, что, было так ужасно?

      – Лиз…