Странствующая труппа. Николай Лейкин

акушерке Молотковой – все отказались танцевать, и, чтобы составить мировому судье визави, он еле-еле упросил протанцевать с ним жену аптекаря, хотя и молодую, но очень толстую польку. Танцевальный вечер, очевидно, не клеился.

      – Напрасно вы отказывались от кадрили. Здесь нужно жить с публикой в общении, тогда только и можно рассчитывать на какой-либо успех, – шепнул жене и свояченице Котомцев.

      – Как мы можем танцевать, ежели у меня и у сестры сапоги худые! – отвечала ему также шепотом жена. – Что хорошего, ежели подошва отлетит? Да и так в танцах ноги видны.

      А между тем в зале и в буфете красовались уже налепленные на стенах рукописные афиши, возвещающие о втором спектакле, назначенном в среду. Афиши гласили, что представлены будут комедия «От преступления к преступлению» и сценка «Картинка с натуры». Варганчик в буфете предлагал уже и билеты на этот спектакль, но билетов никто не брал. Пристав подошел к Котомцеву, по-военному повел плечами и, кивая на афишу, спросил:

      – Тоже что-нибудь с убийством?

      – О, нет! Обе пьесы превеселые, – отвечал Котомцев.

      – Ну, то-то. Да что бы вам оперетку с пением и танцами…

      Пришлось опять отвечать:

      – Труппы нет, хора нет, костюмов нет, да даже и нот не имеется.

      – Жалко. Будь оперетка – ручаюсь вам за полный сбор.

      Кадрилью танцевальный вечер и кончился. Тапер заиграл польку, но танцевать уже никто не пошел. Интеллигенция уезжала домой. Просились домой и актрисы. Из буфета выскочил совсем уже пьяный арендатор бань Бубенцов и прошелся без музыки по залу казачка, но пристав тотчас водворил его обратно в буфет. Тот кланялся и говорил:

      – Я, ваше благородие, и на среду взял билет. Пущай от нашего брата пользуются. Я, ваше благородие, даже вот как… Я сейчас сказал актерам: пусть ко мне даром в баню ходят. Жертвую!

      Нотариус и пристав дали свои экипажи, чтобы перевезти домой актрис. Актеры остались еще в театре. Суслов, совсем уже пьяный, тащил сына головы покупать билет на следующий спектакль. Сын головы отнекивался и говорил, что у них в среду будут поминки по тетке.

      – Так ведь поминки-то утром будут. Ты поминки-то справь, а потом приезжай сюда, – говорил ему Суслов.

      – Нельзя. Папенька на дыбы встанет. Он у нас строгий.

      – Ну, так хоть билет-то купи, а там кому-нибудь передашь его.

      Сын головы пожал плечами и купил двухрублевый билет.

      – Мишка! Ну, а ты-то что ж?.. – приставал Суслов к сыну кабатчика Подседову. – Бери и ты билет.

      – Я тоже у них на поминках, – отвечал молодой Подседов.

      – Ах, черти! Что же вы меня-то к себе на поминки не зовете?

      – Сделай милость, приходи. Мы всем рады, кто тетенькину душу помянуть придет, – откликнулся сын головы.

      – В котором часу? – спросил Суслов.

      – Да после обедни. У нас большой поминальный обед будет.

      – Приду, нарочно приду, чтобы вас обоих в театр после обеда утащить. А билет-то