Инсун Эшли Бэрри. БоЖенька

но выражения ее лица не понять.

      – Думаешь, я хорошо готовлю? Ну-ка, попробуй, – она расторопно вытирает руки о фартук, и протягивает тебе тарелку с гарниром.

      Было бы смешно, не будь так неловко. Даже желанный бекон ты на вкус не распробуешь, а тут давать оценку творениям Энн…

      Ты мягко отказываешься:

      – У меня ковид.

      – Что?

      Что?

      – Вот есть какое-то желание, которые Вы себе не позволяете, но очень хотите?

      Энн хмурит брови, тупит взгляд.

      Задумывается.

      Зависает.

      – Зубная паста. Такая, с принцессой на упаковке. Красивая. Она меньше обычного тюбика, но дороже. Я никогда не покупаю. Но всегда на нее смотрю.

      – Отлично, идем и купим!

      – У нас еще старый тюбик не закончился.

      – Пускай! Идем же!

      Тетушка Энн мнется, хмурится, но следует за тобой в магазинчик с бытовыми товарами за углом.

      Вам пришлось забуриться в отдел бытовой химии, в поисках зубной пасты.

      И вот вы стоите вместе и глядите многозначительно на розовую яркую упаковку. А в ответ на вас безумно глядит принцесса.

      Тетушка стоит недвижимо, как скала. И лицо у нее бесстрастное. Только кулаки сжимаются. Видно, Энн ждет, что ты возьмешь нужный товар.

      Но нет. Ты только глядишь в ответ.

      Честно, со стороны вы выглядите странно.

      – Берите, не бойтесь, – говоришь ты, – зачем сомневаться? Это же не квартира и не диплом. Зубная паста незначительная покупка. Впрочем, как и диплом. Но зато подарит Вам радость. Берите.

      И Энн хватает обеими руками. И глядит молча в пустоту, пытается сообразить, зачем ей вообще эта глупость.

      И на кассе стоит, исступленно рассматривая пустоту, и домой идет потерянная.

      – Ну, что… – ты не успеваешь и слова сказать, когда вы возвращаетесь в квартиру. Энн пулей влетает в ванну и начинает шуметь.

      Вот журчит вода, вот гремят склянки-баночки. Вот щетка шумно трется о зубы.

      И Энн выходит из ванной с видом покойника.

      – Ну, как? – ты с надеждой бросаешься навстречу.

      – Нормально.

      – Не понравилось?

      – Она… Не вкусная, – жалуется тетушка, и хмурит привычно брови. И вместе с тем расстроено изгибается рот, и вот перед тобой не грузная уставшая женщина, а маленькая расстроенная девочка, что готова вот-вот заплакать.

      Энн сжимает губы, набирает побольше воздуха в грудь и просто садиться на кухонный стул. И молчит.

      Глядит только на мясорубку.

      Ты подходишь несмело на деревянных ногах, кладешь негнущуюся ладонь Энн на плечо.

      Ну, вот и стоило оно того? Зачем было приставать к человеку?

      Даже сочувствие, да вообще все эмоции оборачиваются боком. Лучше быть рациональнее, рассудительнее, бесчувственнее. Так спокойнее.

      Энн прячет лицо в ладонях. Горбится. И даже дышать перестает. Под твоими руками застыла мраморная статуя, вроде голема, но с одним отличием: внутри исступленно бушуют чувства.

      Это плачет маленькая Энн, которой нельзя погулять с ребятами, ведь больная мама не может сама