Шесть часов утра. Павел Гушинец

татуированными пальцами. – Похмелиться дашь, медицина? Спиртику бы нам накапал.

      – И это понятно. – Петрович быстро и ловко осматривает пациентов. Светит в глаза фонариком, щупает пульс. От пациентов пахнет так, что глаза слезятся, но Петровича это не смущает, он не брезгливый.

      Бомжи участвуют. Охотно распахивают на впалой груди несвежее белье, говорят «а-а-а», так широко открывая зловонные рты, что видно даже гланды. Дама стесняется, Петрович уводит ее за фанерную перегородку, осматривает там.

      Менты топчутся в стороне с явным желанием побыстрее закончить всю эту катавасию и смыться. Молодой уже два раза выходил курить.

      – Так, – наконец выпрямляется терапевт. – Даму оставляем на предмет диагностики ЗЧМТ. Вот этого, – он кивает на высокого бородача, – тоже оставляем. У него какие-то подозрительные хрипы, надо флюорографию утром сделать. Остальных – пожалуйте на выход.

      – Как это на выход?! – тут же возмущается молодой мент.

      – Не вижу причины размещать их в учреждении здравоохранения. Коечный фонд не резиновый, – парирует Петрович.

      – Слушай, Гиппократ. – Молодой нависает над невысоким Петровичем. – Мы тебе пациентов привезли? Привезли. Забирай.

      – Пациентов – заберу, – поднимает на него взгляд терапевт. – А вот этих троих можете вернуть, откуда взяли. Они здоровы. Несколько ссадин – не повод для госпитализации.

      – Послушай, чудак-человек, – не сдается мент. – Куда же я их повезу? Обратно – так это через полгорода тащиться. В отделение – так они вонючие, грязные. Вши у них. На фиг они мне нужны! На улицу выбросить – они опять подерутся. Так что бери их к себе в больничку и не разглагольствуй.

      – Не возьму, – отвечает врач. – Не вижу показаний для госпитализации.

      – Будут сейчас тебе показания, – мгновенно вспыхивает молодой. – Мы их из отделения выведем и на газончике, прямо под окнами отметелим. Вот этой дубинкой! Будет тебе и ЧМТ, и ВЛКСМ, и ГКЧП, и что хочешь будет!

      Бомжи испуганно шарахаются подальше от мента, забиваются в дальний угол.

      – Если вы это сделаете, я буду вынужден позвонить Сергею Дмитриевичу и доложить о действиях его подчиненных, – говорит доктор.

      – Какому… Сергею Дмитриевичу?! – повышает голос молодой.

      – Сержант, ты это… – Старший осторожно трогает напарника за локоть.

      – А чего он меня каким-то Дмитриевичем пугает?

      Кто он такой?!

      – Начальник нашего УВД, – тут же ровно говорит врач. – Подполковник Уваров, слышали? Он у меня в прошлом году гипертонию свою лечил. Телефон оставил. Для специальных случаев. Звонить?

      Молодой на глазах сдувается, как воздушный шарик. Злобно смотрит на врача, на нас с Таней. Срывает злость на безропотных бомжах.

      – А вы что уставились?!

      – Остынь, сержант. – Старший уже решительней берет напарника за локоть, выталкивает его в коридор.

      – Любит Петрович театральные эффекты, – шепчет мне в спину Таня. – Прямо Немирович-Данченко.

      Старший