Шесть часов утра. Павел Гушинец

но.

      А если книга, не дай бог, получилась и стала популярной? Как поделить мировую славу?

      – Эй, я двадцать глав написал, а ты только десять, значит, две трети Пулитцеровской премии – мои!

      – А вот хрен тебе, дорогой соавтор! Мы премию только за мои главы и получили, а ты так, рядом постоял! А если наоборот, книга не получилась? Кто виноват?

      Пьер Сувестр и Марсель Аллен, создатели детективной серии про Фантомаса, особо не задумываясь, перекладывали вину за неудачные места друг на друга. Корреспонденты в многочисленных интервью спрашивали их:

      – Мсье, но вот тут, в пятой главе седьмой книги, явный же косяк. Ляп на ляпе.

      И один из мэтров пожимал плечами:

      – Я говорил этому дилетанту Пьеру (Марселю), но разве он меня послушает?

      Писатели – они странные. Стивен Кинг однажды вообще за Ричарда Бахмана спрятался и всем оттуда фиги показывал. Как такого очкарика в соавторы звать?

      Похоронит вместе с домашними животными и скажет, что так и было.

      Первый соавтор появился у меня в десятом классе. Я к тому времени уже года три писал фантастические романы и мистические рассказы, однажды меня даже опубликовали в местной районной газете, поэтому я считал себя как максимум опытным автором, а как минимум – вторым воплощением Айзека Азимова. Шестнадцатилетние писатели бывают самонадеянными. Впрочем, шестидесятилетние тоже.

      Ко мне пришел мой одноклассник Андрей и с порога заявил:

      – Я тут придумал офигительный сюжет. Короче, парень попадает из нашего современного мира в этакое сказочное средневековье с драконами и волшебниками. Тут он лох какой-то, а там становится крутым. В него влюбляется симпатичная деваха, и он там чего-то геройствует, всех побеждает. Офигительно, правда?

      Понятие «попаданцы» тогда еще не существовало, идея показалась свежей, и мы засели за написание своих частей. Я создавал жизнь главного героя в нашем мире, Андрей взялся за первую главу после прохождения «окна» в мир сказочный.

      Не мудрствуя лукаво, я довел героя до истерики. Его бросила девушка, признавшись, что встречалась с ним только из-за спора с подругой. Потом избили гопники. Потом герой пришел домой и получил трындюлей от родителей-алкоголиков. С гопниками получилось неплохо, я тогда вовсю отстаивал независимость и тусовался с плохой компанией. Но если бы моя интеллигентная мама, учитель сольфеджио и пианистка, прочитала про родителей-алкоголиков, то поволокла бы меня к психологу. А бумага стерпит все.

      Перечитав написанное и от избытка чувств всхлипнув носом, я побежал к Андрею. Соавтор лежал на диване, уставившись в потолок. Кассетный магнитофон «Карпаты» выдавал что-то из раннего «Морбид Эйнджел». На подносике были чай и плюшки, принесенные заботливой мамой-кондитером. Соавтор настраивался.

      – Написал? – задыхаясь, спросил я.

      – Да, немного написал, – неохотно ответил будущий гений и протянул мне два исчерканных шариковой ручкой листка.

      Так. Герой оказывается ночью на старом поле битвы. Бегает и орет среди груд костей и разбитых колесниц, спотыкаясь о ржавые двуручные мечи и переругиваясь с падальщиками. Неплохо, но почему так мало? Кроме того, у меня в начальных главах он – нюня, ботан и истерик. А тут – схватил какую-то бедренную кость неизвестного науке бронтозавра и разгоняет «красные светящиеся огоньки глаз». Нестыковочка.

      – Андрей, у нас у героя характер разный. Можно, конечно, списать на шок от перемещения, но…

      – Тебе надо, ты и переделывай, – отозвался соавтор, с обидой отворачиваясь к стене.

      Я забрали листики и умчался к себе. Так. Нюня и историк – значит, к черту кость бронтозавра. И герой, подобрав испачканные, местами мокрые штаны, улепетывает от «красных огоньков глаз». Красные глаза с воем бросаются за добычей. Им надоело догрызать на поле битвы старые кости, а тут какое-никакое свежее мясо. Герой бежит метров сто, падая в ямы и разбивая локти об остатки боевых колесниц, потом ныряет в реку, находит брошенный кем-то челнок и плывет.

      На следующее утро я нова побежал к Андрею.

      – Написал что-нибудь?

      – Мы с тобой неправильно дело начали, – ответил соавтор, дожевывая приготовленный мамой пирог. – Мы же решили, что другой мир будет сказочный, на основе славянской мифологии. А значит, нужно поехать в деревню, поговорить со стариками, записать, как они разговаривают.

      – Как же мы поедем? Завтра же в школу, – расстроился я.

      – Я тебе идею придумал, а ты ищи выход, – наставительно сказал Андрей.

      Так, идея и в самом деле неплохая. Сказка языком подростков середины девяностых – хрень какая-то. С гопниками прокатило, но как князь или тиун в романе разговаривать будут? «Слышь, боярин, окстить? Иже херувимы»? Надо настроиться в лингвистическом плане. Я побежал в библиотеку. Взял Сергея Зайцева, Леонида Дайнеку, не удержался и взял Андрэ Нортон, но это к написанию романа отношения не имеет, просто книга понравилась.

      Сел писать. Река принесла героя к граду Китежу. Там у него любовь к дочери тиуна,