Гортензия в маленьком черном платье. Катрин Панколь

не получается и никогда ничего не получится, время идет, а я просто стул…»

      Доставала синюю пудреницу, пудрила нос, смотрела в зеркальце. Пыталась изобразить улыбку.

      Тут же в ярости писала в блог: «Единственный мой друг – синяя пудреница Шисейдо”. Она одна утешает меня в горе. Делает меня красивой. Я не могу жить без нее. Вы тоже, полагаю».

      И продажи маленькой синей пудреницы взлетают в магазинах «Сакс», «Блумингдейл» и «Барни».

      Иногда она заставляет своих читателей страдать. Дуется.

      Она ничего не пишет, не фотографирует, не рисует.

      Не высмеивает ничей силуэт. Безвкусно одетые девушки напрасно ждут на перекрестках, надеясь, что зоркий глаз Гортензии выловит их и исправит их недостатки. Самые верные фанаты протестуют, умоляют, заклинают: «Вернитесь, пожалуйста, вернитесь».

      Она по-прежнему дуется.

      У себя в твиттерах они угрожают покончить с собой, если она не вернется. А она все дуется.

      Это ее непобедимое оружие.

      Вчера…

      Было первое апреля. Казалось, весна уже родилась. Гэри играл этюд Шопена. Он был настолько сосредоточен, что не замечал ничего кроме нот. Не чувствовал ни пальцев, ни рук. Словно бы играл кто-то другой. Это был тот, кого он называл Соседом снизу.

      Он услышал внезапно какой-то жуткий шум, поднял голову. Рядом раздался какой-то длинный раздраженный монолог. Гэри вновь принялся за Шопена. Только ему вроде удалось взять безупречный аккорд, как вдруг его стукнул по голове кочешок брокколи. Плюх! Снаряд разорвался, настроение упало.

      – С какой стати? – спросил он, сдерживая поток гневных, грубых слов, который рвался наружу.

      – Мне понравился его цвет… И поскольку ты не обращал на меня внимания, я использовала его в качестве послания.

      Он пожал плечами, попытался снова сконцентрироваться.

      – Ты о чем думаешь?

      – Не о тебе, – ответил он, заскрежетав зубами.

      – Я адски страдаю, а тебе хоть бы хны!

      – Гортензия, пожалуйста… Мне нужно поработать.

      – Скажи мне что-нибудь.

      – Мы сейчас опять поссоримся. Тебе не надоело?

      Она посмотрела на него, выбирая между провокацией и капитуляцией. Некоторое время помедлила, колеблясь, но потом выкинула белый флаг:

      – Может, пойдем побродим?

      «Побродить» в трактовке Гортензии означало болтаться по городу в поисках идеи, нужного цвета, необычного силуэта, чего угодно, что могло вызвать у нее порыв к творчеству, то самое желанное слюноотделение.

      – Я сохну, я чахну, я ненавижу себя. Достало! Пойдем побродим, Гэри, заклинаю тебя.

      Он прочел в ее глазах такую мольбу, что уступил. Но в душе сомневался при этом: истинным ли было ее отчаяние или она притворялась?

      Они пошли в направлении 57-й улицы. Прошли вдоль парка, увидели команду киношников, которые снимали гейшу с набеленным лицом под красным бумажным зонтиком, пересекли Коламбус-серкл, купили кофе-фраппе