Камни вместо сердец. К. Дж. Сэнсом

возле большого фонтана, блистая великолепием красных и белых мундиров лондонского ополчения. Как и предполагалось заранее, они являли собой шикарное зрелище. С яркими одеждами контрастировало вооружение: темные и тяжелые деревянные булавы, хаотично утыканные жестокими гвоздями и шипами.

      Лицом к ним на вороном коне восседал коренастый офицер в мантии королевских цветов, зеленого и белого, и увенчанном плюмажем шлеме. Площадь окружала толпа зевак – разносчики и развозчики всякого товара, вестминстерские проститутки и судебные клерки. Одна из шлюх распустила свой лиф, выставив груди на соблазн рекрутам, люди вокруг веселились и похохатывали. На устах офицера покоилась легкая улыбка.

      Солдаты приняли напряженный и выжидающий вид, когда офицер извлек внушительного вида пергамент, с многозначительным видом выставил его перед собой и начал декламировать: «Своей верой в Бога и Короля клянусь истинно повиноваться военным законам или статутам…» Он смолк, и солдаты громким речитативом повторили его слова. Я понял, что присутствую при принятии присяги – солдаты дают клятву перед поступлением на военную службу – и стал проталкиваться через толпу, заботливо придерживая рукой мошну. А потом оказался на узкой и темной улочке между Вестминстер-холлом и аббатством, абсолютно безлюдной, если не считать седоголового старого клерка, неторопливо приближавшегося ко мне, согнувшись под тяжестью огромной кипы каких-то документов.

      Я приблизился к нескольким старинным зданиям норманнского времени, располагавшимся позади Вестминстер-холла, белый камень которых покрывал слой печной сажи. И вместо того, чтобы направиться, как обычно, в Палату прошений, открыл крепкую деревянную дверь в соседнем здании и по узкой лестнице поднялся к широкой арке. Над ней находилось резное изображение печати Сиротского суда: королевский герб, а под ним двое детей со свитком в руках, на котором был написан латинский девиз палаты: «Pupillis Orphanis et Viduis Adiutor». Помощник нуждающихся в опеке, сирот и вдов.

      В просторном вестибюле было сумрачно, стоял привычный судебный запах пыли, старой бумаги и пота. С одной стороны прихожей находилось несколько дверей, в то время как с другой на длинной деревянной скамье сидело несколько человек, на лицах которых застыло напряженное и непроницаемое выражение. Все они были богато одеты. Присутствовала пара, уже перевалившая за тридцать, – мужчина в отменном дублете и женщина в шелковом платье и расшитом жемчугом капюшоне. Чуть поодаль сидел мальчуган лет десяти в атласном камзоле. Молодая женщина в темном платье с высоким воротником держала его за руку, споря с незнакомым мне барристером.

      – Но каким образом они могут поступать подобным образом? – спросила она. – Это же бессмысленно!

      – Как я уже говорил вам, миледи, – терпеливо отвечал ее собеседник, – здесь бессмысленно рассчитывать на здравый смысл.

      – Простите меня, брат, – спросил я. – Не могли бы вы направить меня в кабинет клерка?

      Коллега посмотрел