Камни вместо сердец. К. Дж. Сэнсом

когда мог бы что-то сделать для юного Кертиса.

      – Ты хочешь сказать, что его убили? Я думал об этом. Однако его мать говорит, что никто больше не знал о его прошении. Кроме того, она узнала почерк на записке. – Я передал помощнику клочок бумаги, и он принялся внимательно его изучать.

      – По-прежнему странно, – пробормотал он затем. – Не вредно будет сходить в тот дом, где останавливался Майкл, и задать там несколько вопросов.

      – А ты сможешь сделать это завтра?

      Барак улыбнулся и кивнул. Он любил работу подобного рода и умел ее делать. Умел разыскивать факты на мостовой.

      – Кроме того, придется посетить прежнюю церковь семейства Кертисов, посмотреть, там ли обретается старый викарий, – продолжил я.

      – Первым делом.

      – Давай-ка, я запишу тебе адреса…

      Когда я повернулся к Джеку, чтобы передать ему бумагу, он посмотрел на меня с легкой ехидцей.

      – Что такое? – удивился я.

      – Это дело расшевелило кровь в твоих жилах, не так ли? Я уже замечал, что тебе становится скучно.

      Но в следующий миг Барак услышал голос жены и распрямился. Мы подошли к двери. Тамасин уже стояла за ней с улыбкой на лице. А Гай явно был довольнее, чем все последние дни.

      – С моей девочкой все в порядке, – проговорила молодая женщина. – С моей маленькой Джоанной.

      – С моим маленьким Джоном, – возразил ей Джек.

      – Но ты уже тяжела, Тамасин, – предупредил ее медик. – Не стоит препираться из-за пустяков.

      – Да, доктор Мальтон, – со смирением ответила та.

      Барак взял ее за руку:

      – То есть ты намереваешься слушаться доктора Мальтона, а не собственного мужа и господина, так?

      Его супруга улыбнулась:

      – Надеюсь, мой добрый муж и господин проводит меня домой. Если он не нужен вам, сэр, – добавила она, повернувшись ко мне.

      Когда, погрузившись в легкую дружескую перепалку, они оставили дом, врач улыбнулся:

      – Тамасин говорит, что Джек слишком нервничает.

      – Что ж, я получил новую работу, которая займет его. – Я положил ладонь на плечо друга. – Именно это, Гай, необходимо и тебе самому… ты должен вернуться к работе.

      – Еще не пришло время, Мэтью. Я слишком… устал. A теперь мне надо снова вымыть руки. В отличие от многих моих коллег, я полагаю важным избавляться от любых скверных гуморов.

      Он снова поднялся наверх. А я ощутил внезапную тяжесть печали: о Гае, об Эллен, о незнакомом мне парнишке Хью Кертисе, о бедном Майкле Кафхилле… И чтобы несколько упорядочить все эти думы, я решил пройтись по саду.

      Обойдя дом сбоку, я наткнулся на Колдайрона, рубившего дрова топором. Побагровевшее лицо его было покрыто потом, стекавшим мимо глазницы на нос. Джозефина стояла возле отца, нервно ломая пальцы. Казалось, что она вот-вот разрыдается.

      – Горбуны, – говорил Вильям, – и всякие темнокожие, и беременные шлюшки, падающие на лестнице, чтобы показать свой огромный живот…

      Звук моих шагов заставил его вздрогнуть и оглянуться. Глаза Джозефины