Близнецы святого Николая. В. И. Немирович-Данченко

скрозь все Европы. Какие такие особые труды у тебя были? А то хуже еще, если я возьму уеду, а тебя здесь оставлю.

      – А контракт?

      – Поди – ка еще посудись отсюда, это раз. А главная причина – я так и объясню: господа судьи, точно что обещал я этому самому Куксе тысячу, но за непочтительность оштрафовал его.

      Собеседник его говорил с акцентом.

      – И то, ради меня ты чего только не навидался. Ну да ладно. Бог с тобой. Пошутил я. Свои, не бойся, сполна получишь. За мной не пропадет.

      – Сказывают тут рядом, тоже наш русский.

      – Н – ну!

      – Мне внизу объяснил швейцар.

      – Вали к нему. Слава Тебе, Господи, хоть душу отвести. Ты думаешь весело мне на тебя смотреть. Какие такие узоры на тебе написаны. И вчера ты, и третьего дня и неделю назад. Это, брат, хоть кого стошнит.

      – Что же я такой скверный, что ли?

      – Не скверный, а никакого в тебе интересного ландшафта нет. Что ж, что отпустил баки коклетками, да ершом подстригся, так уж и картина? Ступай, ступай. Спроси позволения зайти. А то не угодно ли им русского чаю у нас. Да посмотри, каков. Может быть нестоющий, из прощелыг. Еще денег займет. Так ты того, предупреди, что купец – де сам без денег. Капиталы у него большие, – с чего я ронять себя буду, – а только с собой мало. В обрез. Потратились. А то по Европам из наших самые животрепящие плуты витают.

      Я засмеялся. Там замолчали. И вдруг послышалось из – за стены:

      – Это вы самые будете?

      – Кто, я?

      – Да! Потому мне и невдомек, что стенка – то картонная. Вы ради Бога не обессудьте. Всякому свое дорого.

      – Ничего, ничего.

      – Дозвольте к вам.

      – Милости просим.

      – Ничего, что я с немцем? Для языков по всем Европам вожу.

      Через минуту ко мне в двери ввалилась такая лохматая громада, какой и в родных палестинах не найдешь. Купец был настоящий. Пудов от восьми. Борода седая кудлами, волоса еще русые. Глаза добродушные с хитрецой, так и говорили: милости просим к нашему пирогу. Только если насчет чего – то будьте спокойны. Мы сами промашки не дадим.

      – Будем знакомы. Силантий Михайлович Слеткин. Калуцкий, первой гильдии. А это, дозвольте представить, язычник, хотя и немец, Адольф Израилевич Кукс.

      – Куксенгоф, – поправил тот.

      – Ну, будет с тебя и Кукса. Не важное кушанье. По третьей гильдии промышляешь, а в гофы лезешь. Не по карману тебе еще «гоф – то». Вот погоди, ограбишь нашего брата, тогда хоть Куксингаузен называйся, твое дело. Будешь платить первую гильдию, никто с тебя не спросит. В Австрии ваша братия все фон – бароны. А у нас с тебя и Куксы много довольно.

      XVIII

      – Вы что же это, на богомолье? – спросил я у Слеткина.

      – Мощам поклониться. Потому сами изволите знать, св. Николай чудотворец первеющий. Ну и дела есть.

      – Торговые? Сношения хотите завести с Бари?

      – Я то? Что вы, полноте. У меня коммерция заведена серьезная. Стану я с заграницей возжаться!

      – Отчего же, дело хорошее.

      – Ну,