Титановая бабочка. Дарья Безинская

торопливо и загадочно пишет свои закорючки в направлении. Читаю предписание на улице и чуть не падаю то ли от того, что ухает мое сердце, то ли от того, что уровень железа еще слишком низкий… Операция в Будапеште.

      – Волшебно! Шедеврально! – муж бушует вместе с бурей за окном. – Лечили не от того. А ты куда смотрела? Ты же тоже врач!

      Чувство вины – мой верный спутник – ворочается холодной змеей в груди, под титановыми ребрами. Милашка перевозбужден от криков. Начинается привычная котовасия. Я в тысячный раз слушаю, что наш сын больной выродок, а я не умею обращаться с детьми.

      – Я, вообще, не уверен, что Мартон от меня! – Роднуля выходит на новый уровень агрессии и обвинений.

      Брошенная фраза страшнее гранаты. Она рвет мне сердце. Протез, сынишка, дождевик – все, что мне нужно. Я бегу к Мотыльку сквозь стену дождя, прижимая правой рукой плачущего ребенка. Но у сменщика в гостях – любовник.

      – Прости… но… – виновато улыбается врач.

      – Ладно. Ничего.

      На самом деле, мы с Мотыльком не очень дружны. Борюсь с ветром по дороге на завод. Там Стрекоза. Она может дать ключи от своей служебной квартиры.

      – Мадам! – слышу крик сквозь сумасшедшую стихию.

      – Нет, нет! – отбрыкиваюсь от рук незнакомца в плаще.

      – Бабочка? Ты? – это снова Дорогуша.

      – Да мы тут…

      Не знаю, какое придумать оправдание безумному поступку. Хирург забирает Милашку под свой плащ, ведет меня под локоть. У себя дома он суетится, выдает нам сухую одежду, набирает ванну для Мартона, мне ставит таз горячей воды с горчицей.

      – Пока так, – объясняет хозяин дома- мастерской. – Потом тоже примешь ванну.

      – Я искупаю Милашку! – мне неудобно загружать Дорогушу своими проблемами.

      – Сиди! Занимайся собой! – его взгляд снова осуждающий. – Мартон, мы же с тобой справимся? А? Мы же мужики!

      – Справимся! – сын доверчиво идет на руки к моему коллеге. – Мы мужики!

      Слышу, как они веселятся, плещут воду. Смотрю на свои синие ноги в тазике. Размышляю, ищет ли нас Роднуля.

      – Так, герой, сейчас будет чай!

      Врач усаживает моего сына в махровом полотенце. Ставит нам по чашке, источающей чайный и малиновый ароматы. Сам занимается ванной для меня. Быстро опрокидываю напиток в себя. Прячусь от возможных расспросов в ванной. А когда выхожу, понимаю, что Милашка разболтал все сам.

      – Иди, выпей еще чаю, – бросает хозяин дома мне через плечо. – Я сейчас приду.

      Закрывает передо мной дверь в спальню. Но я все равно слышу, как мужчина говорит тихо моему мальчику:

      – Ты не выродок. Ты герой. Слышишь?

      Стыд, обида, жалость к себе и сыну выливаются горячими слезами. Пытаюсь удержать предательские реки, но они так долго копились внутри, что похожи горные потоки. Дорогуша молча обнимает меня, тихо сев рядом.

      – Почему ты так долго терпела? – спрашивает он, когда мои рыдания становятся слабее.

      – Я сама виновата.

      – Не виновата ни капли.

      Сидим в состоянии затяжной паузы. Мне даже кажется,