Синдром изоляции. Роман-судьба. Анастасия Архипенкова

Даже стишок Kate, Kate, make a cake. Мама говорила, что у меня во рту – камни. Или манная каша.

      Гришка тоже плохо знал английский. Когда его мама учила, она его била ручкой. Кричала, что он тупой. Также она плакала. Мне не говорила, что я тупой. Потому что я умный и всегда слушался.

      Однажды она сказала: «Летом мы переезжаем в Соединенные Штаты Америки». И стала нас учить каждый день.

      Я сначала не понял правильно. Говорил всем, что еду в Определенный Штат Америки.

      Люди говорили:

      – Ишь ты, какой загадочный!

      Мама считала, что не надо меня учить. Сначало надо поставить русский язык. Я не уверен, что это. Поставить – куда?

      В России меня учила мама и еще Инна Ивановна. Она была моим логопедом. Мы занимались по учебникам; они стоят у меня на полке над столом. Я помню, как сказал Инне Ивановне, что Узорову зовут Ольга Васильевна, а Нефедову – Елена Алексеевна. Это авторы учебника. А она ответила, что это знать необязательно. Лишняя информация.

      Я все время попадаю в разные ситуации, потому что не знаю, что нужно говорить, а что – нет.

      Маминой ученице Маше я сказал, что Гриша уже стал дяденькой. У него росли волосы полоской на животе. Мама меня сильно ругала, а Гришка дал по заднему месту. Это было давно, лет семь мне тогда было. Совсем малыш.

      Папиному начальнику я сказал:

      – Извините, что не позвал вас на свой день рождения. Я хотел, но папа сказал, еще чего. Что он, друг тебе что ли?

      Все это я произнес папиным голосом.

      Папа неделю со мной не разговаривал.

* * *

      …Давным-давно, когда я ходил в русскую школу, я совершил преступление. Теперь я это понимаю.

      Миша Ложкин, Овик Гаспарян и Петька Матвейчук подошли ко мне на перемене и сказали:

      – Дай десять рублей!

      Я сказал, что у меня нет.

      Тогда они спросили:

      – Хочешь с нами дружить?

      Я обрадовался. Конечно, я хочу. Со мной никто не разговаривал в школе. Только Игорь Мокроусов. Я ему помогал вырезать бабочку по труду. Сейчас я понимаю, что с Игорем было что-то немножко не так. Как и со мной. С ним тоже никто не дружил.

      Тогда мои друзья сказали:

      – Пойдем в магаз и сопрем бутылку колы.

      Я не знал, что это значит «сопрем».

      У нас за школой был магазин. Я никогда не выходил на улицу на перемене. У меня немножко побоялся живот. Как на горках или в самолете. Но мои друзья сказали:

      – Не ссы, Барский! Мы же идем с тобой! Мы мигом вернемся обратно.

      В магазине они мне велели положить бутылку маленькой колы в рукав свитера и пройти незаметно через кассу. Овик покупал сухари «Три корочки», а я прошел. Наверно, это смотрелось незаметно. Никто ничего не говорил.

      На улице они отобрали у меня бутылку и кричали:

      – Ну, круто же, Санек! Молоток!

      Я прыгал с ними и кричал, что это круто.

      Я давно исповедовал этот грех. И за второе преступление покаялся тоже.

* * *

      …Тогда прошел мой день рождения и День труда. И мне