Синдром изоляции. Роман-судьба. Анастасия Архипенкова

тебя соблазняет – отруби ее! И если муж тебя соблазняет американской нечистью – ты знаешь, что делать. Лучше стать матерью-одиночкой, чем предателем…»

      В дверь постучали, он бросил негромкое «да-да», не отрываясь от письма. В комнату осторожно вошла Катерина, дородная красавица-секретарь. Она несла поднос, на котором горел янтарным боком чай в серебряном подстаканнике. Лимон, кусковой сахар, печенье-курабье, мармелад Катя разместила справа от желтой «вертушки» с гербом СССР. Телефон был просто сувениром, который придавал убранству нужную краску достоверности, но некоторые посетители верили в то, что Пархоменко могут позвонить из Кремля. На подбор артефактов эпохи, пошив ярусных штор на «Мосфильме», изготовление мебели по собственным чертежам ушло полтора года.

      – Что-нибудь еще, Михаил Юрьевич?

      – Да нет, спасибо, Катенька. Мне кто-нибудь звонил?

      – Только ваша дочь… Но вы же запретили…

      – Все правильно, все хорошо. Вы свободны.

      Катя попятилась задом к двери.

      Михаил Юрьевич углубился в чтение написанного, но вдруг вскинул глаза.

      – Катя, принесите мне свежие газеты и, если можно, соедините с Григорием. У вас есть его американский номер?

      – Да-да, конечно. – Катя поспешно закрыла за собой дверь, и через минуту по селекторной связи раздался ее застенчивый голос:

      – Гриша на проводе.

      Пархоменко схватил трубку, нажал кнопку и услышал ломающийся голос внука. Ну, здравствуй, это я, привычно начал он строчкой из Высоцкого – и осекся. Придется отвыкать от особого их с дочерью приветствия, их тайного пароля… Докладывай, Григорий, какая обстаноука. Да не переживай ты, ведь я-то держусь! Вернетесь вы. Вот увидишь, мать твоя поймет, что Америка – страна для нас не пригодная. Одумается… А если нет – тебе восемнадцать скоро стукнет. Куплю билет, приедешь в Москву, отсыпем бабла кому надо, в любой универ пойдешь. Выбирай, какой хошь – дед твой любой вопрос порешает! Обойдемся без мамаши. Терпи, казак. Учись так, чтобы пот полотенцем со лба вытирал, понял? Как Александр? Нравится ему? Ну, дай Бог, дай Бог…

      Он услышал шепот дочки: «Спроси, как он себя чувствует» и свернул разговор. У меня все отлично, Григорий, так и передай. Будь здоров, мне пора.

      Пархоменко встал и медленно прошелся по периметру кабинета. Постоял у стены, выстукивая на дубовой панели «Прощание славянки» – гимн его холдинга, марш его жизни. Священная музыка Агапкина, выдающийся текст Мингалева. «Встань за Веру, Русская Земля!». Хор «Товкома», в котором Пархоменко был дирижером и главным солистом, исполнял песню так, что у слушателей перехватывало дыхание. Теперь совершенно невозможно выпевать берущие за душу слова. И без того все сотрудники, от зама Нестеренко до уборщицы Нины Ильиничны, смотрят на директора с жалостью.

      Михаил Юрьевич положил на подоконник пачку папирос, поднял торжественные французские шторы и распахнул деревянные рамы.

      Где