Кумач надорванный. Книга 2. Становление.. Игорь Бойков

пришлась по нутру.

      Живший этажом ниже бригадир Федьков, широкоскулый, коротконогий детина, повстречав его на лестнице, набычился и, преградив дорогу, загудел:

      – Ты, студент, брось народ баламутить! Тоже правдоискатель выискался… Ельцин знает, что делает. Нечего против него агитацию разводить.

      – Из карманов копейку последнюю вытрясает – это «знает, что делает»?! – полез доказывать своё Валерьян.

      – Знает, говорю я тебе! Молоток он мужик. Скоро все предприятия и заводы к частным хозяевам уйдут – и зарплаты будут у нас, как в Америке. Потерпеть только надо чуток.

      – Частной собственности захотели? – ушам не поверил Валерьян. – Капитализма? Но ведь вы – рабочий человек, пролетарий…

      Федьков грозно надвинулся на Валерьяна, придавил его кабаньей тушей к стене:

      – Да, капитализма! К чертям собачьим уравниловку! Вот она, уравниловка, до чего доводит – полюбуйся, – он указал коротким шершавым пальцем на выщерблены в лестничных ступенях, на лущащуюся по стенам краску. – Я зарабатывать хочу и жить, как человек!

      Проругавшись, Федьков косолапо затопал вниз, но на лестничном пролёте оглянулся, бросил напоследок с угрозой:

      – Так ты мужиков не подначивай. Понял? А не то смотри…

      – VIII —

      Следующим утром к Валерьяну неожиданно явилась мать.

      Погружённый в дремоту, он ещё лежал под одеялом, когда по двери нетерпеливо застучали. Сонный Лутовинов сердито заворчал с соседней кровати:

      – Кого там ещё спозаранку, ч-чёрт…

      – Валерик, открой! – закричала Валентина из коридора. – Это я.

      Валерьян вскочил, второпях натянул рубашку, штаны, распахнул дверь.

      Взволнованная мать с порога протянула ему телеграмму:

      – Из Станишино пришла. Срочная. Дед Федосей умер.

      Валерьян, точно обухом оглушённый, уставился на бумажную полоску с текстом.

      «Федосей упокоился. Похороны воскресенье», – извещала бабушка Катерина, отцова мать.

      Он облизал губы.

      – Да как так? – выдавил он, противясь принятию дедовой смерти.

      В минувшие месяцы Валерьян нередко его вспоминал. Их рыбалки на Волге, их разговоры.

      – Ты… ты поедешь на похороны? – спросила Валентина.

      Путаясь в мыслях, он по-прежнему стоял в дверях, сжимал вспотевшими пальцами телеграмму.

      – Когда… нужно ехать?

      – Сегодня. Завтра поздно. Не успеем.

      Валерьян, беря себя в руки, шагнул в коридор.

      Наскоро они обговорили с матерью насущное. Рейсовый автобус уходил с автостанции через два часа. Надо было успеть на него, чтобы попасть в Станишино не в позднее время.

      Валерьян, не мешкая, стал собираться в дорогу. Лутовинов, окончательно разбуженный его торопливой вознёй, зевая, сел на кровати, спустил вниз ноги.

      – Чего такое-то? – спросил он, кругля по-совиному осоловелые глаза.

      – На похороны уезжаю. Дед умер, – коротко пояснил Валерьян.

      – Надо ж, беда… – Лутовинов притих сконфуженно. –